Егеренок - [50]

— Терпенье, Роман, терпенье. Даже если не будет проку от этой засады, Мордовцева ведь трудно обвести, все равно ждать надо. Знали, на что шли.

Ромка перестал ворчать и сжался в комок, чтобы было потеплее. Необъяснимая тревога, которая всегда овладевает человеком в ночном лесу, толкала его ближе к учителю, и он подвинулся вправо, пока не почувствовал плечом теплоту другого плеча.

В ночные часы по шоссе не прошло ни одной машины, но едва небо на востоке засинело, как снятое молоко, от села послышался автомобильный рокот.

Сергей Иванович предостерег:

— На шоссе не выскакивать! Если это браконьеры, они за мостом остановятся и свернут в лес.

Свет автомобильных фар блеснул на холме, два голубых луча уперлись в небо, качнулись и упали вниз, словно рассекли горизонт надвое.

Рокот все ближе… Ромка притаил дыхание: «Они!» Загремели доски моста под тяжелыми колесами, мотор чихнул — сейчас заглохнет… Машина на подъеме за мостом натужно взвыла, проползла мимо засады, и через минуту красный фонарь стоп-сигнала уже еле тлел во тьме.

Не они.

Ромка настолько был уверен в успехе засады, что сейчас от нетерпения заныл:

— Ну во-от, а я дума-ал… Теперь пойдут одна за другой, как тут браконьерскую узнаешь?

— Она же свернуть должна, забыл? — подсказал Сигач. — И Венька ракетой…

— Дрыхнет, чай, твой Венька без задних ног, доверили тоже. А мясо-то, может, давно уже увезли отсюда.

Такое предположение, наверно, скребло душу и у Сигача. Он больно ткнул кулаком в бок и зашипел, как гусак.

Теперь машины шли чаще. Со всей глубинки свозили в райцентр на элеватор зерно нового урожая. Уже рассвело настолько, что можно было различить: зерно везут и в мешках, и насыпью прямо в кузове, везут быстро, чтобы сделать вторую и третью ездки за день.

Напряжение спало. Ромке надоело глядеть на шоссе, он уткнулся лицом в ладони и размечтался.

Вот поймают они сегодня браконьеров, выставят в селе на всеобщее осуждение, и больше уж никто не станет браконьерствовать на Лыковщине. И будет в лесу и на озерах совсем тихо, и не нужно будет отцу, когда поправится, зябнуть по ночам на воде, а дичи разведется видимо-невидимо.

Молчать было невмоготу, и Ромка поделился своими мечтами с Сигачом. Колька хмыкнул:

— Хм, думаешь, они сознаются?

Ромка опешил.

— Так мы ж их с поличным поймаем!

— Нет, что убили Руслана и твоего отца избили — сознаются?

— Ого! Приедет из райцентра следователь, все у них выпытает.

— Жди и надейся. Мордовцев — он как камень-дикарь. Его хоть каленым железом жги, ни в жизнь не сознается.

— А Колька-то шофер? Он струсит.

— Тоже не сознается. Никто ж их, кроме твоего отца, не видел.

— Но Сафонов-то уже сознался в нападении на отца!

— Отопрется на суде.

Ромке стало тоскливо. Сигач, может, и прав.

— Но все равно, хотя бы с браконьерством будет покончено, и то ладно.

Когда Ромка увидел в небе над селом ярко-красную звезду, он не сразу сообразил, что это ракета. Почти в ту же минуту к мосту подъехала еще одна машина, фыркнула, прокатилась по доскам настила, все замедляя бег, и сразу же за мостом свернула на обочину и остановилась. Колька Сигач от неожиданности громко икнул и приподнялся. Сергей Иванович припал к земле:

— Ложись!

Дверца кабинки с левой стороны открылась. Колька Кудрявцев встал на подножку, повернулся в сторону села и на миг замер, глядя в небо. Но в это время красный огонь ракеты был уже низко над крышами, и Колька, кажется, ни о чем не догадался. Он спрыгнул на землю, обошел машину, поочередно ногой проверяя упругость скатов. Но Ромка отлично видел, что шофер всматривается в кусты, в низинки и холмики, оглядывает просеку и широкую ложбину у речки.

У Ромки ошалело заколотилось сердце. Сигач совсем вжался в землю и замер, как ящерка перед опасностью. Сергей Иванович прикрылся кустом на краю ложбины и тоже не двигался.

Колька-шофер снова подошел к машине и, заглянув в кабинку, что-то негромко сказал. Потом сел на свое место, захлопнул дверцу. Машина громко заурчала и стронулась с места.

Неужели уедут?

Колька Сигач привстал, словно приготовился вскочить и прыгнуть в машину. А машина в это время свернула на проселочную дорогу, что серой укатанной лентой вилась между деревьями, и покатила в сторону старой черемухи.

Значит, участковый прав. Ромка возликовал.

— Сергей Иваныч, они туда!

— Точно, Ромка, айда за ними! — Сигач выскочил на дорогу.

Сергей Иванович предостерег:

— Заметят! Кустами, кустами!

Ромка побежал наперерез машине колючим чапыжником, продрался через смородинник у берега и неожиданно выскочил на маленькую лужайку. Место было глухое. На берегу Линды — полуобвалившаяся землянка. Видно, когда-то давным-давно рыбаки вырыли ее и накрыли дерном на случай непогоды, но рыбные тони истощились, и землянка была заброшена. Теперь лишь провалившаяся крыша, заросшая травой и мхом, черная дыра входа да несколько столбов-подпорок обозначали рыбацкое жилье.

Ромка прислушался. Рокот мотора совсем близок, за соседними кустами.

Позади затрещали сучки. Ромка обернулся. Сигач высунулся из листвы, зашипел:

— Чего выпялился? Назад!

Едва Ромка успел нырнуть под куст бересклета, как машина взревела совсем рядом, выползла на лужайку и, качнувшись, остановилась. Из кабинки вылез грузный Мордовцев, размял плечи, искоса оглядел речной плес, лужайку, кустарник вокруг. Колька-шофер заглушил мотор и тоже соскочил на землю. Сафонова с ними не было.