Егеренок - [48]
Участковый махнул рукой и резко свернул к сельсовету.
Глава XXI
Никто Сигачу не ответил. Ромка поковырял носком ботинка землю на дороге, повздыхал. Ему было ясно, что участковый милиционер, хотя и не рад тому, как оборачивается расследование, все же доведет дело до конца.
— А нашей помощи не хочет, — уныло протянул Венька. — А что мы ему, помешали?
— Всю славу один хочет заграбастать, больше ничего, — Сигач фыркнул себе под нос, усмехнулся. — А если бы про свинец не узнали, ничего бы у него не вышло. Правда, ребята?
— Точно, не вышло бы, Венька здорово углядел. А как же теперь с браконьерами быть? Лосятину они заберут из лесу, а мы и не узнаем, кто.
— Ну, тут дело ясное. Раз Сергей Иваныч запрещает нам идти с милиционером в засаду, сами пойдем. Я дома и спрашиваться не буду. А ты, Венька, а ты, Ромка?
— Ну, спрашивает тоже! Что я, сосунок, по материной указке ходить?
Ромке и вовсе некому было запретить ночной поход в лес: мать почти не выходила по ночам из больницы.
— Еще Саню Мизинова позовем, вчетвером мы браконьеров где хочешь выследим, хоть днем, хоть ночью.
— А если они, браконьеры эти, с ружьями? Схватят — и башку долой.
— И чего ты, Венька, вечно трусишь? Как на боевое дело, так и в штаны напустил.
— Ты это брось, Сигач, ничего я не напустил. А только ведь браконьеры же — отчаянный народ!
— Да мы им и показываться не будем, только выследим, кто они и куда мясо потащат. А потом участковому доложим, он их и сцапает.
Сигач, не любивший долгих разговоров, решил, как отрубил:
— Сегодня, когда стемнеет, встретимся возле Ромкиного дома. Языки держать за зубами, кроме Сани Мизинова — никому. Ясно? А теперь кто куда, а я домой. Есть хочется, прямо ужас.
У Ромки от голода тоже в животе щемило, но прежде чем идти домой, он побывал в больнице.
Отцу полегчало. Глаза его были закрыты, но лицо уже не такое синее, как три дня назад, и было видно, что он спит спокойно, лишь порой кривится открытый рот да слышится свист при дыхании. Зато мать от бессонных ночей осунулась. И все же она повеселела чуток.
— Возьми, Рома, в шкатулке на комоде деньги, сходи за хлебом, сахару купи. Чай, изголодался ты у меня, а мне сготовить некогда, — сказала она шепотом, провожая его до дверей палаты.
— Ничего, я и на молоке проживу. А колбасы купить можно?
— Купи, купи, чего уж, если есть в магазине.
— А папа как? Разговаривает? Мне бы ему рассказать, как мы с милиционером расследование ведем. Здорово! Почти уже узнали, кто в него стрелял.
— Что ты, что ты, нельзя пока говорить ему об этом! Он и так совсем слабый, еле спасли. Через недельку или, может, раньше, как доктор разрешит. А пока иди, иди в сельмаг.
Купив в магазине хлеба и колбасы, Ромка поел, побродил по двору в ожидании вечера, приглядел, чего бы поделать. Решил натаскать воды из озера в две большие бочки на огороде, а когда сядет солнце, полить огурцы и помидоры.
Ромка не наполнил вторую бочку и до половины, как услышал тонкий голос:
— Рома-а, Ро-ом!
Ромка бросил ведро и вышел на улицу. К палисаднику спиной прислонилась Нюшка Мордовцева и глядела на озеро, грустная, несчастная.
— Чего тебе?
— Так, пришла вот…
Такой печальной Нюшка никогда еще не была, Ромке стало жалко ее.
По-прежнему глядя на озеро, Нюшка тихо спросила:
— Твой папанька-то поправляется?
— А тебе-то что, что поправляется? Ага, боишься, не твой ли отец стрелял в него, а то засудят? Не бойся, повезло тебе. Мы уж с милиционером расследовали, у твоего отца ружье не того калибра, как пуля. — Ромка помолчал, помялся и, тоже глядя на озеро, добавил: — Ну и хорошо, что не твой, а то бы…
Ромка не объяснил, что значит это «а то бы», он и сам ясно не мог понять, почему так обрадован, что стрелял не Нюшкин отец, но чувствовал, что рад этому.
Нюшка быстро повернулась, засияла зелеными глазами.
— А я-то как рада, если б ты знал! Папанька не мог стрелять в человека, не мо-ог! А только ты не верил, ты думал на него, я же видела… И еще предательницей меня назвал, а я не предательница!
Нюшка уткнулась в локоть, заплакала. Ромка не знал, что делать, чем ей помочь. Он бы обнял ее, погладил бы по щекам, слезы бы вытер, да как это… стыдно ведь!
— Нюш, ты только… того, не реви…
Нюшка выплакалась, вытерла платочком слезы, аккуратно высморкалась и убрала платочек в рукав.
— Меня папанька к Сафоновым послал, а сами сидят с Колькой-шофером у нас. Уговариваются завтра перед утром на элеватор зерно везти. Папанька велел шоферу за мостом через Линду свернуть в лес, заберем, говорит, добро, чтобы на базар успеть. Не знай, какое у них в лесу добро…
— Известно какое, лосятина! — Ромка даже за ухо себя дернул от радости. — Жарко ведь, а лосиху они завалили уже дней пять назад. Может, посолили там?
— Это, ты думаешь, папанька с Колькой-шофером лосиху завалили?
— А кто же? Они да еще отец Сафончика. Как раз в тот день, когда отца ранили. Он их тогда на месте преступления, наверно, застал. Вот он поправится, все расскажет… А ты молодец, Нюшка, что сказала, а то мы и не знали, как их подстеречь. Теперь уж найдем лосятину, будь уверена, найдем! И браконьеров выследим, будь уверена, только ты смотри не проговорись отцу, а то он тебе шею свернет, а мы тебя на совет дозора вытащим и там еще всыплем, поняла?
