Егеренок - [46]
— Сергей, ты тут? По делу я к тебе, встань-ка.
Пока участковый разговаривал с Сафоновым, Ромка оглядел кухню и под притолокой над входной дверью увидел двуствольное курковое ружье тульского завода. Оно висело на гвозде, тускло поблескивая синевой воронения. «Чистое, — отметил про себя Ромка и почувствовал, как в волнении ворохнулось сердце. — Значит, недавно чистили, значит, и в лес недавно брали. Чего там застрял милиционер».
Но разговор в передней был недолог и закончился мирно. Участковый вышел на кухню, чем-то заметно довольный.
— Вот так-то, помощнички, тут у нас осечка вышла. Не стрелял Сафонов с самой весны.
— Что-о-о? Это Сафонов-то?
— Да вот. Что участвовал в избиении егеря, твоего отца, Хромов сознался, проучить, говорит, хотели. А вот стрелять не стрелял.
— Да вы ружье-то посмотрите, чистое же, — подтянувшись, Ромка сорвал со стены двустволку.
— Хм, у хорошего хозяина оружие всегда в ажуре. Ну-ка, глянем внутрь… — Сиволобов разломил ружье, посмотрел через стволы на свет. — Смотри, егерский сын, видишь, пыли в стволах сколько? Старая смазка. Пожалуй, с самой весны не чистили, сверху только обтирали.
И Ромка, и Сигач, и Венька — все поочередно заглянули в стволы. Да, оружие не чищено давно. Может, и брал Сафонов ружье в лес, но стрелять не стрелял — факт.
Участковый повесил ружье на место.
— Пошли отсюда, времени в обрез, а нам еще двадцать дворов обойти надо.
Поначалу казалось, что обойти двадцать дворов и посмотреть десятка три ружей шестнадцатого калибра — пара пустяков. Но на деле все оказалось не так: в каждом доме надо было поздороваться с хозяевами, поговорить о том о сем, а потом уж просить, чтобы показали ружья и боеприпасы. В некоторых домах хозяев не было, и пришлось отложить их посещение до вечера.
В общем, за вторую половину дня, до позднего вечера, участковый с помощниками обошли двадцать дворов, обследовали все ружья, но ничего определенного не установили. Пожалуй, ни один владелец ружья шестнадцатого калибра с весенней охоты не стрелял. К Мордовцевым не заходили — все знали, что у него двустволка двенадцатого калибра. Колька-шофер, оказывается, тоже не притрагивался к ружью с апреля. Ромка досадовал: ничего определенного, разве только вот у механика Силыча…
— Да-а-а, у Силыча… — неторопливо закуривая у ворот Кудрявцевых, протянул участковый. — У Силыча ружье недавно вычищено, это так. Но ведь это же Силыч, механик РТС, ясно?
— Ну и что, что механик, если начальство, значит, и не виноват? — возразил Сигач.
Участковый раздраженно пыхнул папироской и раз и два.
— А то, что человек он сознательный, депутат сельсовета, и на такое дело, чтобы стрелять в егеря, ни в жизнь не пойдет. Понимать людей надо, вот что!
— У него сыновья взрослые, тоже давно на охоту ходят.
— И еще у них в охотничьем ящике кусок свинца… срез совсем свежий, — нехотя выговорил Венька Арбузов.
Участковый приостановился, словно сделал стойку.
— Свежий срез? Так чего же ты молчал, елова голова!
— Да так… Мало ли кто взял ружье да почистил, мало ли кто отрезал кусочек свинца да сделал грузило.
Сигач возмутился:
— Ты, Венька, не виляй, как Жучка! Не хочешь нам помогать, уйди!
— Погоди, Сигачев, тут что-то не лепится. К чему бы это понадобилось им свинец резать? На грузила? Так с удочками рыбачить у нас сроду не любят, а для сетей свинец — слишком дорогое удовольствие. Ну-ка, ребятишки, айда еще разок к Силычу. Может, он сам на этот раз дома. Только вы, ребятишки, не мешайтесь и никуда не лезьте, только смотрите и слушайте. Учуяли?
Семья механика Силыча сидела на кухне за ужином. Сам массивный усатый хозяин — у окна, двое его еще безусых сыновей-близнецов с кудрявыми головами — на лавке вдоль стены, и на краешке табуретки, поближе к печке, сухощавая, с суровым лицом хозяйка.
Участковый, не тратя времени на повторное приветствие, с порога начал:
— Извиняй, Силыч, что опять тревожим. Мы тут без тебя уже побывали, а теперь мысль вот одна появилась… Да ты ужинай, ужинай, я погожу, мы вот с ребятишками в передней побудем.
— И часу не прошло, а опять людям беспокойство, поесть спокойно не дадут, — заворчала хозяйка.
Силыч положил ложку, ладонью обтер усы.
— Ну, если нужно… Проходите, чего же.
Участковый, за ним Ромка, Сигач и Венька бочком прошли мимо сердитой хозяйки в переднюю. Участковый подошел к кровати, над которой висела «ижевка», снял ее, разломил в казенной части и снова стал осматривать: наставил стволы на лампочку под потолком, долго вглядывался внутрь то одного, то другого ствола, прищуривал то левый, то правый глаз. Понюхал срезы стволов, провел пальцем по эжектору.
Сидя с товарищами на диване, Ромка испытывал странное беспокойство. Сосредоточенное, тщательное обследование участковым двустволки было подозрительно, и это вызывало почему-то не радость, а тревогу.
Силыч ужинал недолго. Не прошло и пяти минут по часам на комоде, как он остановился в дверях передней, пальцами разглаживая усы и с ожиданием глядя на участкового.
— Тут вот какая заковыка получилась, Силыч, ты уж извини, — участковый повесил ружье над кроватью, повернулся к хозяину. — Мы без тебя уже посмотрели ружье… Все ружья шестнадцатого калибра в селе осматриваем. Ну вот, ребятишки углядели тут кусок свинца в охотничьем ящике. Дай-ка и мне глянуть, чего там ребятня выглядела.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.