Эффект отражения - [15]

— Ну что, ребятки, заскучали?

Улыбающийся Сиковски в бархатном темно-бардовом халате, неторопливо вошел в комнату.

— Что приуныли? — он протянул Павлу дорогой портсигар. — Ты так громко думаешь о сигарете, что я пришел из соседней комнаты. Невыносимо, когда кто-то мечтает о чем-то простом и не получает этого.

Он оглянулся на Гордена и всплеснул руками:

— Святослав Дмитриевич, вы зачем встали с постели?

— Я? Э-э, — протянул Горден.

— Ну тогда сделайте лицо попроще, вам не идет! Улыбнитесь уже и вы, Белла, мы ведь выиграли еще один день! Целый день!

— Ну, прочитай нам лекцию, наисвятейший, — Белла отстранилась от Гордена, присела у камина и принялась кочергой поправлять в топке дрова. — Львенку интересно будет послушать…

— У него есть ИМЯ, Элизабет, — строго сказал Горден. — Клички мало кому бывают приятны.

Павел еще ниже опустил голову. Ему внезапно захотелось сбежать из этой комнаты, побыть в одиночестве, все обдумать, признаться самому себе в том, чего он так боится. Привыкнуть к мысли о бегающих по воде собаках и умении выживать после смертельных ран.

— Кранц, — прогуливаясь по комнате, зловеще сказал Сиковски. — Наше знакомство там, в подворотне, а потом на лестнице вышло скомканным. Позвольте представиться: Патрик Сиковски, хозяин «Услуги Зеркал».

— Очень приятно, — не глядя на старика, буркнул Павел.

— А теперь ответь мне на один вопрос. Откуда у тебя эта фамилия?

— Мой дед был немцем, — отозвался юноша и, заметив, как нахмурил седые брови старик, добавил торопливо. — Из мирных, он никогда не воевал. У меня в роду вообще не воинственные люди.

— Точно не из тех? — продолжал допытываться Сиковски. Ну ведь точно, для него это должно быть важно, — догадался Павел. — Он ведь еврей. Наверное, многое пережил!

— Полно тебе, Патрик, — Белла взяла Сиковски за плечи и усадила на диван. — Не мельтиши, пожалуйста, перед глазами. Каким боком тебя это вообще могло коснуться, ты же у нас почти бог.

— Это радуешься ты в одиночестве, а беда касается всех, — назидательно сказал Патрик, потрясся костлявым пальцем.

— А я слышал другое, — вклинился Павел и тут же пожалел о своих словах. Все разм взглянули на него. И Горден тоже. А он, кажется, собирался сказать глупость.

— Что? — подбодрила его Белла.

— Когда ты смеешься — с тобой смеется весь мир, — промямлил Кранц. — Когда плачешь — ты плачешь в одиночестве. Это чье-то высказывание, я думаю…

— Много думаешь, Павел, — проворчал Сиковски. — Умные мысли доводят до депрессии, не знал? А теперь послушай немного обо мне для разнообразия; о Зеркалах, чтобы понимать, да еще о жизни, чтобы чему-нибудь научиться. Слушай старика, я дурного не посоветую.

— Он всегда так представляется, старик, — со смешком сообщил Горден. — А на самом деле он — ветошь. Сколько тебе лет, Сиковски?

— Не фамильярничай, Святослав Дмитриевич, не созрел еще до подобных утех, — одернул его Патрик. — И не прерывай, не люблю этого. Так вот, молодые люди, лет мне много, несколько тысяч с хвостами, да разве же это важно? Да разве же такое упомнишь? Важно то, что с отрочества занимаюсь я Зеркалами. Был я молодым, как ты, Кранц, босоногим воришкой, попавшемся на краже. И хотели меня повесить, да удалось мне сбежать. Спятался я в какой-то мастерской, а стража знай себе дома обыскивает. И внезапно выдал меня хозяин мастерской за своего подмастерье, уверил стражников, что давно уже у него работаю. Спас мне жизнь и предложил остаться. Это был длиннобородый старец-мудрец, который руками своими мог создать, казалось, целый мир. Я вырос под его опекой, обучился письму, чтению и химии, а потом внезапно передал мне мастер книгу и велел ее хранить как собственную жизнь. Знатная это была книга, созданная в пору, когда на нашей планете плескались лишь океаны огня. А кем созданную, я не знаю сам, не спрашивайте. Не воспринимайте мои слова в серьез, это я шучу так конечно. Она очень стара, эта книга. Имя той книге «Эффект отражения».

Уж сколько раз пытались ее у меня украсть, только без толку. Все они мертвы, с ворами я никогда не церемонюсь…

Он пристально посмотрел на Гордена, словно предостерегая, но Святослав, не дрогнув, выдержал неприятный взгляд.

— А знаете, — продолжал Сиковски, — только бывший вор мог спрятать книгу так, что никому не сыскать. Это был верно рассчитанный ход. В книге этой была такая древняя языческая магия, что корней ее не определишь. Не черная и не светлая, ибо была направлена на единение и силу. А цена, что для язычников была ничтожной, может чудится теперь чудовищной. У меня на этот счет свое мнение и не надо о нем узнавать. Смерть — жизнь.

Он помолчал.

— Сегодня особенный день, Кранц. Ты и твой крестный побывали на самом краю и вернулись оттуда другими, потому я позволю себе излишество. Чего никогда, признаться, не делаю. Я расскажу тебе немного о том, что узнал из той книги. Ты единственный, кто услышит разъяснения до того, как получит Зеркало. Ты — единственный, чувствуешь, как красиво звучат эти слова? Они правдивы.

Людей можно сделать сильнее, в этом нет и не было сомнений, но разными путями. Можно опоить зельем и придать силы физической — так зачастую делали в древности, даруя воинам дополнительную власть перед битвой, чтобы те не чувствовали боли и страха перед лицом врага. Можно определить границы физического и, перешагнув через них, приблизиться к духовному. Так делали мудрецы древности. Но вот один из самых эффективных методов, действующих безотказно. Можно найти двойника. Человека, похожего на тебя как две капли воды, как внешне так и сокрытыми жизненными резервуарами. У каждого в этом мире есть двойники, да не один и не два, а много. Они живут в разных странах, их судьбы никак не пересекаются, они могут быть разного возраста. В древности считалось, что если человек соберет рядом с собой всех существующих двойников и свяжет их в единое целое, это будет самая непобедимая армия в мире, способная разрушить цивилизацию. Их умения не складываются, нет — умножаются и, становясь гигантскими, чинят беду, разрушают, подминают под своим натиском все то, что не в состоянии противиться.