Эффект бабочки - [51]

Никто так внимательно не считает часы, как разлученный со своим возлюбленным. Время никогда не идет так медленно и не кажется таким пустым. Прошло пять недель, прежде чем мы встретились вновь на станции Несшё. Мать Кристера оплатила и билеты на поезд, и ночь в отеле. Мне такой подарок казался немыслимым, но Кристер объяснил: мать была только рада, потому что после встречи со мной он почувствовал себя намного лучше.

Я восприняла эти слова как яркое подтверждение любви.

Однако выходные прошли не так, как я себе представляла. После долгих недель разлуки нам предстояло оправдать ожидания друг друга. Я строила фантазии о нашем воссоединении, но под защитой расстояния легко забыть нервозность, которую испытываешь, когда на карту поставлено твое сердце. После спешных объятий на перроне Кристер начал говорить о вещах, не имеющих совершенно никакого значения. Посмеялся над странной шляпой прохожего и прокомментировал заголовок о покушении на Папу Римского на первой полосе газеты «Афтонбладет». Предложил выпить кофе – а в моих фантазиях должен был немедленно уединиться со мной в отеле. Куда делось вожделение, пронизывавшее его многочисленные письма ко мне? У нас в распоряжении были лишь вечер и ночь. А потом – вновь четыре недели разлуки.

Взяв еще чашку кофе, он рассказал о запланированной на лето выставке. Художественная галерея упросила его расширить ассортимент работ, и все его время теперь было посвящено живописи. Вначале я слушала с большим вниманием, вникая во все подробности, которыми изобиловал его рассказ, но постепенно недоумение взяло верх. Созданный мною образ Кристера не соответствовал действительности. Наши письма и телефонные разговоры переполняло страстное желание быть вместе, а сейчас появился незнакомый мне тон самоутверждения. Я гнала прочь разочарование, воскрешая образ того, которого любила. Того, кто стал мне лучшим другом, источником моего существования и надежд на будущее.

Мы поужинали в китайском ресторане. Взяли ассорти из четырех небольших блюд и бутылку вина. Только после этого мы занялись любовью, и я наконец почувствовала ту неразрывную связь, которая наполняла всю мою жизнь, пока я была в Лунде, а он – в Стокгольме.

Ночью я лежала, не смыкая глаз, пытаясь остановить время. Как только наступит утро, мы расстанемся, и расстояние опять будет пробуждать во мне смятение.

Ведь где гарантия, что он будет все так же любить меня? Когда я исчезну с глаз долой, в его поле зрения может попасть другая. Более обаятельная. Я была уверена: моя жизнь закончится, стоит мне только утратить его любовь. Так многое теперь потеряло для меня свое прежнее значение.

И тем не менее я успела заметить новые стороны Кристера, от которых у меня засосало под ложечкой. Официант недостаточно проворно подготовил счет, горничная забыла выбросить мусор из корзины – такие мелочи пробуждали в нем злость и не обходились без выговора. А еще он поджимал губы и отводил взгляд в тех редких случаях, когда наши точки зрения не совпадали. Казалось, Кристер в точности знал, как лучше всего испугать меня и заставить заискивать, чтобы вновь обрести его расположение. Но стремление оказаться в его объятиях перевешивало все сомнения. Чаще все было хорошо, и его мрачная унылость и непредсказуемый нрав лишь раззадоривали меня. Я была уверена, что моя любовь постепенно изменит его. В тот день, когда я заслужу его доверие, он перестанет обороняться и станет таким, каким в глубине души был всегда.

Я наконец достучусь до него.

Месяц спустя я в последний раз прибрала свою студенческую комнату. Мои годы в Лундском университете подошли к концу. Расставание, которое раньше так страшило меня, уже больше не вызывало у меня тоски – в Стокгольме меня ждал Кристер и наше общее будущее. Оставалось несколько недель до начала археологической экспедиции на Готланд, Кристер собирался поехать со мной и заниматься живописью, а до отъезда мы решили, что я поживу с ним у его мамы. По описанию, квартира была просторной. К тому же мама Кристера все дни напролет проводила в своем магазине одежды, а вечерами он планировал показывать мне свои любимые места в Стокгольме.

Но прежде всего нас ждала выставка работ Кристера. Он так детально описывал свои картины, что мне казалось, будто я сама их видела – в письмах и телефонных разговорах мы постоянно возвращались к теме вернисажа. Временами Кристер, падая духом, становился раздражительным, ему мерещилось, что все его работы никуда не годятся и будут раскритикованы прессой и искусствоведами. А минуту спустя, переполненный оптимизмом, он уже был готов завоевывать мир своим творчеством. Невероятный энтузиазм Кристера, граничивший с манией, вызывал у меня двойственные чувства. С одной стороны, его целеустремленность притягивала меня, с другой – я завидовала этой страстной сосредоточенности, потому что сама могла думать только о нем. Может быть, я даже ревновала его?

С момента моей последней поездки в Стокгольм прошло три года. Родители уехали из Аспуддена, сменив его на квартиру с сопровождаемым проживанием – мамин тромб привел к сосудистой деменции, и папе пришлось выйти на пенсию досрочно, чтобы за ней ухаживать. Иногда я звонила им. У папы был номер телефона студенческого общежития, и я много раз уверяла его, что он может звонить мне, когда угодно, но он говорил, что не хочет мешать мне. Во время коротких телефонных разговоров мы никогда не обсуждали серьезные вопросы – темы маминой болезни и Дороти были под запретом, а когда я спрашивала, могу ли поговорить с мамой, она либо спала, либо отдыхала.