Ее звали Мария - [16]
И вскоре это новое появилось. Катричевские следопыты не дремали.
«Дорогой «Костер»!
Поиск продолжаем.
Бабушки сообщили нам, что нашли двух человек, которые знают, где родилась и жила Маша Ускова, помнят ее. Это Василий Дмитриевич Осадчий и Степан Егорович Самарский. Это наши, катричевские жители. Мы побывали у них дома, но дело в том, что Степан Егорович отказался что-либо рассказать нам, сказал, что будет говорить только с корреспондентом из Ленинграда. А Василий Дмитриевич говорит, что Машу помнит очень хорошо, но что разведчицей она ни за что не могла быть. Почему — не объяснил. Дорогой «Костер», приезжай к нам, пожалуйста, к тому времени еще что-нибудь выясним. По поручению катричевских следопытов — Наташа Ускова и Марина Кобликова».
И снова дорога. На этот раз ранией весной, вместе с Александром Алексеевичем Бычиком, бессменным нашим помощником в поисках. Знакомая дорога в Катричев. Ожидание попутной машины. Издалека доносится чуть слышное гудение трактора — идет весенний сев. Мы знаем, что в Катричеве нас ждут ребята и Лидия Михайловна — она специально приехала на встречу из Быкова, сейчас она живет в райцентре, работает заведующей отделом культуры Быковского райисполкома.
— Как вы думаете, Александр Алексеевич, почему Самарский отказался рассказывать ребятам о семье Усковых? Почему он ждет корреспондентов из Ленинграда?
Трудно сказать. Может быть, у него какая-то неприязнь к семье Усковых, это тоже нельзя исключать. А может, и не знает ничего, так тоже бывает…
На этот раз нам долго ждать не пришлось. Директор школы приехал за нами на машине, и в полчаса мы домчали по гладкой, как стекло, дороге в Катричев.
Памятуя об условии Степана Егоровича Самарского, на встречу с ним не стали брать много народу, отправились втроем: Я, Лидия Михайловна и Александр Алексеевич. Самарского мы нашли на огороде, он вскапывал грядки. Ему уже под восемьдесят, он глуховат, чтобы лучше расслышать, прикладывает ладонь к уху. Сначала он потребовал документы, аккуратно проверил, внимательно вглядываясь в фотографию на удостоверении.
— Ну, слухайте, — строго начал Степан Егорович, — что помню, скажу. Машу помню, хоть она и поменьше от меня была лет на десять. Понимаете, я с ней не водился, уже парубком был, взрослым и на хуторе том бывал не часто. Так, если по степи, бывало, куда едешь, когда и завернешь к прыщам…
— К каким прыщам?
— Так ведь хутор ихний в народе так и называли — Прыщов. Это по-нашему, по-уличному. А чего «прыщи» — кто его знает? Чего, спросите, каблучки, крючочки? Звали и звали. Отец, помню, строгий был, Иван, хозяйство вел крепко. Колодец у них был хороший, вода чистая-чистая, как слезинка. Сад был большой, ветрячок, ну, мельничка такая маленькая, ветряная. Мой отец раза два посылал меня к Ивану Ивановичу, муку молоть. Денег он за помол не брал, Иван Иванович. Так "ели кусок сала возьмет, да ему и того не нужно было, все ивое. Братья у Марии были. Один, Николай, кажись, старший, напротив жил, в своем доме, младшего не помню. Ну, Маша и Марфа. Марфа была рыжая, аж красная, а Маруся — та смазливенькая, красивая. Беленькая. Смеялась все: значит, легкая характером была… Дом у них был деревянный, крепкий. А дальше случилось вот что: Иван Иваныч помер, хозяйство Прасковья не могла одна тянуть, и все постепенно порушилось. Когда они уехали, не помню точно, помню, что в двадцатые годы, в конце. Куда, к кому — не знаю… А теперь у меня к вам вопрос: почему вы Машей интересуетесь? Что она такого сделала?
Коротко рассказываем о Маше.
Степан Егорович недоверчиво слушает, качает головой.
— Ну, это мне уже дети говорили. Только вот что не понятно: как же она могла быть разведчицей? Обыкновенная неграмотная девка, как и я…
Мы снова стали объяснять Степану Егоровичу, какой Маша была разведчицей, и что она была достаточно грамотной и т. д. Он не возражал, только как-то сокрушенно вздыхал и недоверчиво улыбался…
Василий Дмитриевич Осадчий рассказал:
— Хорошо помню мать Марии, тетку Параньку. Шустрая была тетка, хозяйственная. Маша была старше меня года на четыре. Боевая была девка. Веселая. Петь очень любила. Голосок у нее был чистый, звонкий. Все больше народные песни пела, наши, степные. Читать любила. Конечно, библиотек тогда у нас никаких не было, и школы не было, ее только в тридцатом году открыли, в Катричеве, а Паранька с дочерьми уехала в двадцать девятом… Откуда у них были книжки, не знаю… Но помню — читала. И писала хорошо, красиво. Наш хутор рядом с ихним был. Нас по-уличному «крючочки» звали, их — «прыщи». Я-то совсем неграмотным парнем был, читать-писать научился лет в тринадцать. Кто научил Марию читать и писать, не знаю. Мать неграмотная была. Может, отец. Но я его не помню. Жили они в круглом доме. Что такое круглый? Это дом с четырехскатной крышей. Его в начале тридцатых годов перевезли на какой-то ближайший хутор. Может, он до сих пор сохранился, нужно будет узнать…
Забегая вперед, скажу, что и в это посещение Катричева мы не узнали главного, точно так же, как и в первый мой приезд. Самое интересное выяснилось уже в Ленинграде, буквально через две-три недели. Опять получилось так, что, беседуя с Самарским и Осадчим, мы не знали, что в Катричеве живет прямая родственница Маши Усковой…
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.