Ее последний круиз - [19]

Яркий свет залил поляну. Все опешили от такой неожиданности. Этого мне и надо было.

Выскочив навстречу псевдоянычарам, я залепила одному из них ногой в пах, и по инерции свалила другого с ног, правда при этом растянулась сама.

Девушки не растерялись. Я вспомнила (все из того же пресловутого украденного досье), что Галья служила в армии, а Шарон проходила спецподготовку. Они легко высвободились и замолотили по опешившим бандитам так, что любо-дорого было смотреть: статные, высокие красавицы, ростом под метр восемьдесят, лихо обрабатывали опереточных янычар в слепящем свете люминесцентных ламп.

А я, тем временем, разрезала путы на прочих.

Глинский, не теряя времени, схватил свой кодак и защелкал затвором. Девушки, освобожденные от веревок, побежали к своей одежде и неизвестно, от чего они больше спасались — от разбойников или от фотоаппарата Глинского.

— Хватит, отпустите, мы только пошутили!!!

И тут голос подал Шуман.

— Пошутили?! Да я вас в порошок сотру! Да я на вас полицию натравлю! Да я…

Он заглотнул много воздуха и закашлялся. Гарвиц подскочил и стал бить его по спине, при этом уговаривая:

— Успокойтесь, господин Шуман, все в порядке, все окончилось благополучно… Никто не пострадал…

— Я требую удовлетворения за нанесенный мне моральный и физический ущерб, — вдруг сказала Галья, тряхнув волосами.

— Мы просто обязаны рассказать о том, что здесь произошло! — вторила ей неразлучная подружка Ширли.

— Послушайте, — у «предводителя янычар» прорезался дар речи, — мы съемочная группа. Частная студия, снимаем приключенческий фильм, и просто не могли удержаться от соблазна немного подурачиться. Вообще-то, мы тоже из России, услышали русскую речь — и вот…

Я не могла дальше молчать.

— Ах, русская речь?! — закричала я. — Значит, если русские, так нас можно хватать, а потом продавать в гарем к султану?!

— Бог с вами, в Турции уже сто лет как нет султанов… — попробовал оправдаться очкастый янычар. Но я не дала ему себя перебить:

— А вот это ты в суде расскажешь! Будешь нам пожизненые страховки платить! Всем! — тут я услышала, как Рики тихонько спрашивает, о чем я, собственно говоря, кричу. Действительно, мы с янычаром общались на великом и могучем. Неужели и Рики он посчитал русской? Наследием университета «Дружбы народов», что ли? Впрочем, наша эфиопочка над этим особо не задумывалась.

— Позвольте мне… — вдруг вмешался Элиэзер Гарвиц со своей вечно приклеенной улыбкой на устах. — Я понимаю, с девушками поступили нехорошо, но не надо шума. Каждая из вас получит хороший подарок при возвращении домой. Наши замечательные фотокоры уже сделали прекрасные снимки…

— Кстати о снимках, — вмешался Шуман. — Немедленно засвети пленку, на которую ты снимал весь этот бардак!

— Но… — пытался протестовать Глинский. — На этой пленке рекламные снимки с мороженым…

— Ничего, Блюм тоже сфотографировал. Поэтому вас двоих и взяли. На всякий случай, так сказать…

— Я протестую! Это произвол! — заорал Глинский, но двое рабочих скрутили его и вытащили пленку из фотоаппарата.

— Я хочу свой купальник, — напомнила Рики.

— Хорошо, хорошо, — бросил Шуман. — Принесите назад вещи девушек.

Опять маленький янычар побежал выполнять приказание. Через минуту он принес ворох переливающегося тряпья и бросил его на траву. Девушки быстро разобрали свои вещи.

— У кого еще какие-либо претензии? — грозно спросил Шуман. — Нет? Тогда собирайтесь и едем назад. И чтоб никто даже слова не сказал! Иначе моя репутация будет подорвана, фирма разорена, а одна из вас останется без выгодного контракта! Хорошенькая история, нечего сказать! Я уже вижу гигантские заголовки в «Едиот ахронот» и «Маарив»: «Глава фирмы по производству мороженного захвачен в плен русской мафией! Мафионеры были вооружены жестяными ятаганами!» Тьфу!

Мы разместились по машинам, и когда отъезжали, я оглянулась назад. На лице «предводителя янычар» блуждала довольная улыбка. А я всю дорогу гадала: накроет Шуман киношников на пару миллионов, или заставит их бесплатно снимать рекламу своего мороженного?

* * *

На корабль мы вернулись затемно. Мне было не по себе от пережитого, от благодарности девушек и от плача Глинского по засвеченной фотопленке.

Стянув с себя одежду, я рухнула в постель, и забылась тяжелым сном. Сквозь мутную дремоту чувствовалость, как корабль покачнулся и глухо зашумели двигатели…

Меня разбудила трель сотового телефона.

— Валерия, где ты? — голос Дениса звучал взволнованно.

— Корабль возвращается и я вместе с ним, — пробормотала я спросонья. Что-нибудь случилось? Как Даша?

Моя дочь наотрез отказалась переселяться к своей подруге, мотивируя поведение тем, что она уже большая девочка и вполне может сама за собой поухаживать. Но я вчинила Денису в обязанность каждый день звонить и проверять, чем она занимается.

— С Дарьей ничего не сделается, а вот ты находишься в сомнительной компании. Я жду-не дождусь, когда ты вернешься.

— Да не волнуйся ты за меня. Я одна, в своей каюте. Сплю давно. Что у тебя новенького?

— Долго рассказывать, но, кажется, мне придется менять работу.

— Переквалифицируешься в управдомы?

— Хуже… — хохотнул он. — Скорее в брокеры.