Эдуард III - [4]

— Ex labris feminae spiritus[1], как гласит Писание, — ответил Робер, — и да свершится воля ваша, Жанна.

— Прекрасно, ваша светлость. Будьте мужественны, и наступит день праздника для нас и жителей Артуа, когда мы вместе возвратимся в наше древнее графство.

Глаза Робера засверкали радостью при этом обещании, и начиная с того дня он больше не испытывал ни страха, ни раскаяния.

Вскоре вернувшаяся в Париж Ладивьон сообщила графине о своем приезде. Жанна сама отправилась к ней, ибо не желала, чтобы люди видели, как Ладивьон переступает порог ее дома, но направилась к ней как принцесса королевской крови, не желающая быть узнанной, то есть ночью, одна и скрыв под вуалью лицо.

Когда Жанна назвала себя, служанка открыла дверь и провела ее в комнату, где при свете свечи Ладивьон рассматривала какие-то бумаги.

Увидев Жанну, Ладивьон встала и сделала служанке знак удалиться.

— Что вам удалось сделать? — спросила графиня.

— Вот печать графа Робера, мадам.

И подала Жанне печать, которую та тщательно изучила.

— Но достать ее мне стоило большого труда, — продолжала она. — Сначала мне не удалось ее отыскать, но потом я нашла ее у одного человека по прозванию Орсон Кривой. Он сразу смекнул, что мне необходима эта печать, ибо запросил за нее триста ливров, а их у меня не было. Тогда я предложила ему в залог вороного коня, на котором мой муж состязался на турнире в Аррасе. Но человек этот, видно, в отличие от меня, не понимал, какая честь владеть таким породистым животным, и отказался. Поэтому я попросила у мужа позволения заложить свои вещи и оставила в залог два ожерелья, три шляпы, два кольца — всего ценностей на семьсот двадцать четыре парижских ливра. Только тогда Орсон согласился, и я тотчас вернулась в Париж.

— Хорошо, — сказала Жанна, бросив на стол кошелек. — Этих денег хватит, чтобы выкупить ваши вещи. Это все, что вы сделали?

— Нет, мадам, вот еще печать епископа Тьерри: я сняла ее с одного его письма… Она может послужить вам для тех писем, которые нам предстоит написать.

— Этого мало. Нужно узнать в Сен-Дени о пэрах того времени, когда составлялись акты, какие нам придется изготовить.

— Уже завтра я буду знать это.

— Кроме того, вам известно, что король Филипп всегда писал все свои письма только по-латыни, и, значит, надо будет, чтобы необходимый нам акт, подтверждающий наши права на графство Артуа, был написан на этом языке.

— Я знакома с капелланом из Мо, его зовут Тибо; он был очень многим обязан монсеньеру, епископу Аррасскому, и напишет нам по-латыни это письмо.

— Значит, все предусмотрено.

— Все, мадам, кроме того, что соизволит послать Господь.

— Молите Бога, чтобы он сохранил корону и здоровье его величества короля Филиппа! И если Бог исполнит вашу просьбу, людей вам уже не придется бояться.

Ладивьон сразу взялась за дело и действовала быстро.

По мере того как составлялись подложные акты, она передавала их Роберу Артуа. Она зашла так далеко, что даже требовала, чтобы их подлинность удостоверяли графологи.

Однако Ладивьон не могла сама их писать, а ее муж тем более не был на это способен. Поэтому потребовалось найти искусного человека, бедного и неболтливого.

Капеллан из Мо в признательность за услуги, оказанные ему епископом Аррасским, передал латинское письмо его мнимой вдове, посоветовав г-же Ладивьон обратиться к некоему грамотею по имени Прот, почти умиравшему с голоду и способному искусно исполнить все, что от него потребовали бы, ценой того, чтобы в часы, когда ему хотелось есть, он был накормлен.

Они призвали этого грамотея и для начала вложили ему в руки такой кошелек, о коем он уже давным-давно и не мечтал; в обмен он согласился на все, чего от него хотели.

Вначале его заставили подделать письмо за подписью епископа Тьерри, в котором он просил у Робера прощения за то, что похитил у него для графини Маго акты, подтверждающие право Робера на владение графством Артуа. В этом письме почтенному епископу приписали слова о том, что эти акты были сожжены одним из могущественнейших вельмож Франции (явно намек: имелся в виду Филипп Длинный), но что он, к счастью, сохранил единственное письмо, каковое может подтвердить права Робера.

Когда первое письмо было написано, Ладивьон велела Проту показать его графу Роберу Артуа и принять от него поздравления, если оно составлено правильно, или выслушать его упреки, если оно подделано плохо.

Робер ответил клерку (тот дрожал от страха и потому, что совершил подлог, и потому, что сообщник у него столь важная особа), что ежели все другие документы будут подделаны столь же удачно, то успех им обеспечен; слова графа чуть приободрили беднягу-грамотея, ибо, с тех пор как он взялся за это дело, он перестал спать и есть, так что деньги нисколько не улучшили его положения: прежде он голодал, но у него не было денег, а теперь деньги появились, но пропал аппетит.

Поэтому Прот принес Ладивьон ответ графа, надеясь, что отделается этим испытанием; но Ладивьон, узнав, что Робер им доволен, сказала клерку, что необходимо немедленно снова браться за работу и составить самое важное письмо, в котором графиня Маго якобы признавалась епископу в опасениях насчет притязаний Робера, поскольку сама считала их законными и вполне обоснованными.