Он и всегда вставляет реплики для смеху, но тут было видно, что это специально ради нее. Остальные мальчишки разозлились и нарочно не стали смеяться. Ивана это смутило, и он покраснел до ушей. И поделом тебе, хулиган!
А девушка рассказала ужасно интересные вещи, как им сначала не хотелось идти в хлев, потому что там воняет, но потом коровы начали телиться, и тогда все тайком стали бегать в хлев, даже когда не разрешалось, потому что всем хотелось выбрать себе хоть по одному теленку, чтоб ухаживать за ним.
— Я бегала туда каждое утро перед лекциями и отхватила целых трех!
Вот ловкачка!
— Одного я назвала Сироткой, потому что его мать продали. Второго — Кукушкой. А третий у меня бычок, и кличка у него Иван.
Мамочки, как мы взорвались — прямо атомная бомба! Уж если от этого наша школа не развалилась, значит выдержит все. Бучинец навалился на стол, и слезы у него лились гектолитрами. Только незнакомая учителка стояла разинув рот. А бедная Эрна понять не могла, что она ляпнула, и очень растерялась и покраснела. Но каково было Ивану Штрбе! Он, правда, тоже ржал, но до того кисло, что мне его чуть не жалко стало. И напрасно! С него все как с гуся вода, абсолютно ничем не собьешь его с ног. Что он и доказал немедленно: как только мы немного угомонились, он поднял руку и заявил:
— А что, мне бы очень хотелось взглянуть на своего родственника!
Идиот! Он хотел сказать — тезку! Мы опять расхохотались, хотя уже сил никаких не было. Только тогда до учителки дошло, в чем дело, и она испугалась, что они провалили набор. Она помахала рукой и произнесла сладким голоском:
— Извини, мы вовсе не хотели тебя обидеть…
Однако это объяснение, видимо, ничуть не растрогало Эрну. Она спряталась за спиной учителки и оттуда весело скалила зубы. И Иван на этом всем явно выиграл, потому что зубы-то она скалила на него. Мальчишки пожелтели от зависти и начали перешептываться о том, как бы записаться к Эрне в училище. Нам она тоже ужасно понравилась: такой спортивный тип, и, не будь рисования, я бы тоже, не раздумывая, подалась туда. Но тут к партам подошла учителка и сказала:
— В наше сельскохозяйственное училище могут подавать заявление даже дети, чьи родители были членами фашистских организаций. То есть дети, у которых нет будущего.
Мы просто оцепенели. Только что стоял такой хохот — и вдруг гробовая тишина. Дура набитая! Это у тебя нет будущего, страшилище ты эдакое, а не у детей! Каждый ребенок вырастет и будет кем-то, даже если он плохо учится и если родители у него не знаю какие! Вырастет и обязательно будет жить в будущем! А вот ты, старая уродина, сдохнешь, и похоронят тебя, вот и все твое будущее!
Все было испорчено, оплевано и убито, но больше всего была убита Эрна. Она вся дрожала и замирала от страха, как бы мы не подумали, что ее родители фашисты и у нее нет будущего. У нее-то нет будущего! У такой прекрасной и смелой девушки!
А на эту страховидную гориллу никто больше и не взглянул. Теперь уже не только мальчишки, но и мы улыбались только Эрне. И все равно все это было очень грустно. Учителка взяла свою сумку, и даже сумка-то была у нее какая-то отвратительная, лиловая…
Когда они уже уходили, Иван Штрба, не спросив разрешения, вскочил и крикнул:
— Я не записываюсь! Это я только так, болтал. Не вздумайте меня записать!
Горилла позеленела и поняла, что все кончено. На этот раз Иван правильно сделал, что не промолчал. Он все-таки не такой идиот, чтобы оставить на себе такое пятно, когда его отец — партизанский капитан. Да даже если б и не капитан! Все хотят иметь будущее, да оно и есть у всех, а тем более у детей. Для верности я спрошу еще отца, но иначе не может быть!
В дверях Эрна обернулась, и мы помахали ей на прощанье. Иван чуть не рехнулся от горя, что она уходит. Да и остальные мальчишки тоже. Бучинец закрыл двери, подошел к своему столу и помолчал. Потом произнес:
— Считаю нужным информировать вас о том, что эта женщина не педагог. Она работает где-то в сельскохозяйственном отделе. Гм… А теперь продолжим нашу работу.
Он ничего не добавил, но этого было достаточно. Ясно было, что он так же думает об этой горилле, как мы. В конце урока, когда уже прозвонил звонок, Бучинец опять подошел к столу и сказал:
— После новогодних каникул мы пойдем на экскурсию в Вайнорский сельскохозяйственный кооператив, осмотрим коровник и свинарник. Конечно, будем там рисовать. Сюжетов для рисунков там много.
Иван Штрба вскочил — ему обязательно надо было, чтоб последнее слово осталось за ним. Он вскочил и обратился ко мне:
— Надеюсь, Олина, ты срисуешь моего родственника? Этот портрет я повешу у себя над кроватью…
Все захохотали, даже Бучинец. Ведь уже началась перемена. Но я решила подставить этому хулигану ногу.
— Не притворяйся! — крикнула я. — Тебе бы хотелось повесить над кроватью совсем другой портрет! Только на это у меня кишка тонка, Иванко!
Здорово я его осадила! Он увял и покраснел в третий раз.
