Единственная высота - [38]

— А я и не должен все говорить. У вас свои глаза есть. Вы человек образованный, институт окончили. Мне, руководителю, интересно, как вы сами справляетесь, на что способны… И не обижайтесь, нечего на меня смотреть, как на серого волка. То, что я вам говорю, — это критика. И не только критика, — он указующе поднял палец, — но и учеба! Вы радоваться должны, а не обижаться. А язык. Просто не знаю, что сказать. Сомневаюсь, что при такой грамотности можно написать диссертацию. Сомневаюсь… Кстати, заметьте, список использованной литературы у вас написан неправильно. Я как вам говорил? Три интервала после точки. А у вас?.. То два, то четыре.

Странный попался мэнээс, не обидчивый.

— Раз вы, Георгий Алексеевич, говорите, что надо — значит, надо. В третий, в четвертый… Будем переделывать до полного блеска! А по содержанию замечаний нет?

Тимонин глянул испытующе: нет, тот не иронизировал.

— По содержанию…

Неизвестно, чем бы кончился их разговор, если бы в кабинет не заглянул хмурый Коньков.

— Георгий Алексеевич, пойдемте, комиссия приехала.

Комиссия! Тимонин почувствовал, как к лицу прилила кровь. Значит, все-таки приехали! Он вздохнул, переставил сдвинувшийся с обычного места стаканчик с остро отточенными карандашами и вышел.

Настроение, улучшившееся было после правки статьи, испортилось окончательно. Казалось бы, надо радоваться, а на душе было скверно.

ДАГИРОВ

…Не следовало с утра в операционный день заниматься посторонними делами. Надо было оградить себя от волнений, не отвлекаться на административные хлопоты. Недавно в самолете он прочел любопытную книгу датского хирурга о деонтологии — науке о должном поведении. Дома такие книги читать некогда, а в самолете он не отрывался от нее все три часа. По мнению автора, перед операционным днем хирург должен очень легко поужинать, не употребляя вина, почитать юмористический рассказ и, не включая телевизор, лечь спать пораньше. Утром в клинику идти пешком, начинать день за рулем автомобиля возбраняется. В клинике не вступать ни с кем в деловые контакты, а сразу же следовать в операционную. Главное — не растратить ни капли нервной энергии.

Вспомнив эти строки, Дагиров усмехнулся. Розовая мечта, утопия. Тут не успеешь утром переступить порог, как тебе так накрутят голову, что только в тиши операционной начинаешь приходить в себя. Да, наверное, он и не сумел бы жить такой отрешенной от всего земного, дистиллированной жизнью. Может быть, именно в мгновенном переключении от суеты повседневных хлопот к напряженной точности операции и кроется своеобразная прелесть бытия.

Но сегодня, пожалуй, надо было себя поберечь. В какой-то мере этот день должен подвести черту под многолетними исследованиями.

Как врач он ненавидел операции, необходимость вмешиваться грубым металлом в хрупкое человеческое тело. Аппарат в какой-то мере позволял избежать этого: его применение не являлось операцией в обычном понимании, и самый ходовой инструмент — скальпель — терял свое назначение. И все же без него нельзя было обойтись. Пересечь кость без разреза кожи казалось невозможным. Немного расстроенное кровообращение, несколько синеватых шрамов на ноге — ничтожная плата за избавление от уродства. Но пройдут годы, забудется хромота, вынужденная малоподвижность, а шрамы останутся и не будут уже казаться такими безобидными. Конечно, не только косметический эффект побуждал Дагирова осуществить пересечение кости без разреза кожи; бескровная методика сулила сохранить неповрежденными сосуды, мышцы, кожу. Но как это сделать?

Мысль пришла внезапно во время одной из операций, когда он никак не мог установить правильно отломок кости, который упорно уводился в сторону тягой мышц. Мысль была слишком простой и поначалу не произвела впечатления. И все же она оказалась правильной. Около кости выше и ниже зоны будущего надлома проводили две изогнутые дугами спицы. Между ними в противоположную сторону проводили третью такую же спицу, закрепляли ее и начинали медленно тянуть. Две крайние спицы служили противоупором, не позволяющим кости сместиться или растрескаться, а средняя настойчиво наращивала усилие. Живая ткань слабее металла. Кость не выдерживала и трескалась. Образовавшейся трещины было достаточно, чтобы дать рост постепенно удлиняемой прослойке. Грубое усилие долота сменила медленная, контролируемая приборами тяга. Удавалось сохранить богатую сосудами нежную пленку надкостницы, основную, питающую кость артерию.

Сегодня первая такая операция, первый больной. Тревожный день, который закончится или торжеством, или горечью разочарования.

Из операционной позвонили, что больной уже подготовлен, и Дагиров стал торопливо переодеваться. В предоперационной, опустив руки в таз, в теплый, остро пахнущий кислым раствор, еще раз «проиграл» детали операции. Песочная струйка отметила минуту, и Дагиров, держа перед собой согнутые в локтях руки, прошел в операционную.

Больной уже спал, коричневая от йодоната нога была обернута желтоватой стерильной простыней, ассистенты держали наготове аппарат. Дагиров взял его и примерился. Аппарат был подогнан точно, миллиметр в миллиметр. Не оборачиваясь, он протянул руку: дрель. Первая и вторая спицы прошли точно по намеченным линиям, дальше уже было проще.