Единственная сверхдержава - [3]
В свое время Г. Киссинджер теоретически низвел все возможные миросистемы до трех: хаос, баланс сил и пирамида главенства одной державы. Мы вступили в этот «пирамидальный» мир.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИМПЕРСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ
Соединенные Штаты по своей природе – эгоистическая сверхдержава… Морализаторская риторика Вудро Вильсона в свое время едва прикрывала реальполитик Теодора Рузвельта и Генри Киссинджера, но она никак не сможет прикрыть слова и дела Джорджа Буша.
«Экономист», 29 июня-5 июля 2002 г.
1. Имперские вожделения
Наша страна будет определять обстоятельства своего времени, а не они будут вершить ее судьбу.
Президент Дж. Буш, 2001
После целого десятилетия осторожного словесного манипулирования в необычайно короткое время — за несколько месяцев после сентября 2001 г. в американском общественном лексиконе созданы новые аксиомы политической корректности. Через год после террористической эпопеи в Нью-Йорке и Вашингтоне даже самые осторожные среди американцев отошли от прежних эвфемизмов типа превосходство, доминирование, преобладание, единственная сверхдержава, гегемония (или, переводя с французского, «гипердержава»). Вакуум словесного определения услужливо заполнили американские историки: Империю особого типа пытались создать уже отцы-основатели и даже организаторы первых поселений. Миф об американской исключительности, как известно, восходит еще ко временам пилигримов, считавших себя избранными людьми Бога, чьей миссией в этом мире является построение нового общества, служащего моделью для всего человечества. Находясь на борту корабля, стоявшего на рейде Бостона, первый губернатор Массачусетса Джон Уинтроп сделал в 1630 г. знаменитое с тех пор определение, чем будет страна (которую еще предстояло населить, создать и развить) для остального человечества: «городом на холме», идеалом человеческого развития и общежития. «И если мы не сможем сделать этот город маяком для всего человечества и фальшь покроет наши отношения с Богом, проклятие падет на наши головы».
Александр Гамильтон в первом же параграфе «Федералиста» называет Америку «во многих аспектах являющуюся империей, самой интересной империей в мире». Томас Джефферсон говорил об «империи свободы». Термин изъят из исторических глубин для приложения к современности, для определения характера положения Соединенных Штатов Америки в современном мире. Мессианское рвение с тех пор очевидным образом походит сквозь все течение американской истории. Отцы-основатели американской республики истово верили что новорожденная страна, эта, по их выражению, «растущая империя», явит собой образец для всего человечества. Джеймс Медисон пишет в 1786 г. о задаче «расширить пространство великой, уважаемой и процветающей империи»[17]. Успех Америки в «строительстве континентальной империи прочно укрепило американскую уверенность в том, что Америка всегда может рассчитывать на полную свободу действий. Гордость за свои ценности и идеалы убедила американцев в том, что они всегда правы»[18].
И ныне, в начале XXI века «в ранге держав, имеющих международное влияние, Соединенные Штаты занимают первое место, причем их отрыв от всех прочих держав вызывает к памяти преобладание Римской империи античности»[19].
Непосредственные предтечи еще испытывали внутреннее ограничение при сравнении с империями. Многие американцы и сейчас еще испытывают дискомфорт, когда их роль в мире определяется как имперская. Соблазн легализации термина империя казалась им порочной, хотя односторонность и гегемония сумели войти в оборот. Они склонны видеть в глобальной экспансии «манифест дестини», своего рода божественное предназначение, а не имперский подъем. Но не все протестуют против этого определения. Может ли мир сделать что-либо существенное без (даже не вопреки) страны-гегемона?
Банкротство коммунизма, коллапс ряда азиатских стран (претендовавших на роль конкурента либеральной идейной модели) в конце 90-х годов, усилил тягу к «американскому фундаментализму». Бывший конгрессмен Дж. Кемп провозгласил «наступление 1776 года для всего мира». Потомки пилигримов восприняли миссию: «Представление об американской исключительности вдохновляет современный американский подход к внешней политике, который направлен на всемирное распространение американского либерально-демократического опыта посредством морального убеждения и политической кооптации — когда это возможно, или посредством насилия, если это необходимо»
