И тут мысли мои прояснились. Я вспомнил о сирене.
Хватая пригоршнями зерно из мешка, сыпал его и сыпал без счету, но не на порог пещеры, а прямо под ноги циклопу.
Сколько насыпал, трудно сказать. На миг отчаялся, решив, что сирена не сработает.
И сразу различил шум крыльев, будто приближался целый гусиный клин.
Успел рухнуть на пол, заткнув уши, но все равно услышал, как надо мной просвистело что-то, вроде тяжелого снаряда.
Раздался грохот, дикий рев циклопа и — тишина. Впрочем, не полная. Она как раз была наполнена — нежным, почти голубиным воркованием.
Там, где только что свирепствовал Полифем, сидела прекрасная лицом девица, вся в перьях и с куриными лапами.
— Спасибо, милый отрок, за угощение, — пропела она таким сладко-искрящимся голосом, от которого у меня сердце замерло.
— Офилос, друг! — продолжила она. — Я тут нечаянно кого-то сбила. Теперь лежит он бездыханный средь скал морских. Прости неловкую сирену Аглаопу…
Так бы и слушал день и ночь эту Аглаопу, но были дела поважней.
Во-первых, освободить из корзины Ио.
Во-вторых, поставить на ноги Хирона.
И, в-третьих, прибраться в доме до возвращения деда Паппуса, чтобы не напугался старик. Да попрошу его называть меня с этих пор — Поли Кала, то есть Очень Хорошо.
А если все успею, искупаюсь, наконец, в Эгейском море — на восходе солнца. Пока не кончился праздник середины лета. Пока еще можно побеседовать с котиками и козами.
Наверняка, они много чего расскажут об этом чудесном острове Юра, на котором я проведу все лето и обязательно приеду еще не раз.
Как говорит моя мама, весь наш мир — одна прекрасная книга. Загвоздка в том, что надо научиться ее читать, понимая смысл. И чем раньше, тем лучше.
