Э. Ренан. Его жизнь и научно-литературная деятельность - [40]

В этом ответе весь Ренан с его насмешливым и острым умом; но, к сожалению, от жгучих вопросов жизни нельзя отвертеться пустою шуткою. Они требуют положительного и прямого ответа. Ужасно весь век балансировать над бездной, то шутя, то молясь, то забываясь в труде. Ренан не испугался такого положения, но ведь он – гений, олимпиец в некотором роде, а люди сердечные и прямые, вроде Амиэля, замирают от ужаса, блуждая во мраке неизвестности, и с тревогой вопрошают себя: «Где же наконец спасение?» «Эх, Боже мой, – отвечает Ренан, – да спасение в том, что всякому дает силу нести бремя жизни. Средства спасения далеко не одинаковы для всех: для одного это добродетель, для другого – жажда истины, для третьего – любовь к искусству, для иных – любознательность, честолюбие, страсть к путешествиям, роскошь, женщины, богатство; наконец, на самой низкой ступени развития – морфий и алкоголь. Праведники ищут награды в добродетели, а заурядные люди – в наслаждениях. Но все в большей или меньшей степени одарены воображением, составляющим нашу высшую радость, очарования которой не стареют». Однако нельзя же жить одним воображением и на все смотреть исключительно с личной точки зрения. Когда автор в числе жизненных утех рядом с добродетелью и правдой ставит морфий и алкоголь, то остается лишь заметить, что он недостаточно разборчив при оценке различных предметов. Кроме личной точки зрения есть еще научная, открывающая нам возможность, основываясь на опыте человечества, разобраться в самых сложных социальных и нравственных вопросах. Ренан не воспользовался в достаточной степени теми средствами, какие представляет современная наука, и это немалое упущение. Но гению простится многое, если только он искренно стремился к благим целям, а Ренан был несомненно искренний человек, неизменно веривший в прогресс человечества. Несмотря на всю изменчивость настроения Ренана, эта вера, в сущности, никогда его не покидала; она проявлялась и в его упорном труде над сложными историческими вопросами, и в пламенных молитвах, обращенных к всеведущему Богу, и даже в его вечных колебаниях и крутых переходах от сомнения к надежде и от увлечения наукой к насмешке над господствующими воззрениями. Во всех его произведениях сказывается искренний идеалист, не только глубоко веривший в конечное торжество добра над злом, в вечное развитие и совершенствование человеческого сознания, но и сумевший внушить эту веру своим многочисленным читателям. А это – великая заслуга, искупающая с избытком все невольные увлечения Ренана.

Глава VIII

Последние годы Ренана. – Праздник в Брея. – Болезнь, смерть и похороны великого писателя.

Много лет прошло с тех пор, как Ренан, сбросив рясу, почти без средств и связей, попал в шумный водоворот неведомой ему парижской жизни. Постепенно он, если можно так выразиться, пером завоевал столицу мира. Он приобрел славу величайшего писателя Франции, какой в свое время пользовались только Вольтер, Руссо, отчасти Шатобриан и Виктор Гюго. Насколько была велика известность Ренана как ученого-семитолога, красноречиво свидетельствует тот факт, что еще в ноябре 1860 года Императорская академия наук в С. – Петербурге избрала его в свои члены-корреспонденты, а в 1874 году он был избран членом Академии наук в Лиссабоне. Даже Тэн, несмотря на всю его громадную эрудицию, необыкновенный философический ум и образцовый по ясности и красоте слог, должен был уступить первенство Ренану, что, впрочем, нисколько не помешало их дружеским отношениям. В конце концов и враги Ренана должны были преклониться пред его гением. В июне 1878 года, несмотря на противодействие клерикальной партии, он был избран членом Французской академии на место Клода Бернара, но принятие в кружок «сорока бессмертных» состоялось только в 1879 году. Особенно против избрания Ренана ратовал его бывший воспитатель епископ Дюпанлу, объявивший, что он откажется от звания члена Французской академии, если в число «бессмертных» попадет такой безбожник, как автор «Жизни Иисуса». Благодаря столь решительному протесту избрание Ренана замедлилось на несколько лет. Еще раньше в письме к одному из своих приближенных Дюпанлу объявил, что его бывший ученик никогда не посмеет взглянуть ему прямо в глаза. Однако все эти предсказания оказались несбыточными, и Французская академия в конце концов открыла свои двери перед прославленным писателем. Дюпанлу отказался от своих угроз и не вышел из собрания «сорока бессмертных», а Ренан, приняв избрание, очевидно не испугался взглядов своего бывшего покровителя и после многих лет разлуки и вражды встретился с ним лицом к лицу как товарищ по академии и как победитель в борьбе за славу и успех. Но, даже достигнув величайшей известности и влияния, Ренан не забыл своей родной Бретани. Без сомнения, из любви к погибающим памятникам прошлого и остаткам старины он основал в 1879 году Кельтское общество, которое развивалось настолько успешно, что число его членов от пяти возросло уже к 1884 году до ста пятидесяти. В 1888 году Ренан был назначен командором Ордена Почетного легиона. Но по мере того, как возрастал успех Ренана и увеличивалось его литературное влияние, усиливалась и вражда к нему в клерикальном лагере. С очевидной целью скомпрометировать автора «Жизни Иисуса» в некоторых листках появились апокрифические письма Ренана, подложность которых он не счел нужным разоблачать. Между прочим его обвиняли даже в продажности: распустили слух, что за вышеозначенное сочинение он получил миллион франков от Ротшильда. Казалось, молчание Ренана, вообще не читавшего направленных лично против него статей, окончательно выводило из терпения его врагов. Его громили с церковной кафедры, а ультрамонтанские листки и журналы просто неистовствовали, особенно «L'Univers» во главе с такими правоверными редакторами, как Вейо (Veuillot) и Годлевский. Но все подобные обвинения и нападки, по-видимому, лишь способствовали популярности Ренана. В парижском обществе он пользовался не только славой первоклассного писателя, но и увлекательного собеседника и лектора. Аудитория его всегда была переполнена. Знатные иностранцы по прибытии в Париж спешили побывать у него, и хотя они, вероятно, не раз мешали Ренану работать и надоедали банальными разговорами, тем не менее он встречал всех с неизменной, можно сказать даже изысканной, любезностью. Брандес, посетивший его в 1870 году, следующим образом описывает впечатление, произведенное на него Ренаном: