Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [29]

– Можно мне тоже попробовать? – вдруг спросил он её.

– Пожалуйста, мой дорогой, – ответила она смеясь.

При этих словах мой брат, улыбаясь, приблизился и схватил столик за ножку. Но в ту же секунду улыбка исчезла с его лица, уступив место выражению немого изумления. Он с силой ударил по столику ногой, но тот даже не шелохнулся. Тогда он налёг на столик своей могучей грудью, обхватив его.

– Как странно! – проговорил он с выражением колоссального потрясения.

Тогда Е. П. Блаватская обратилась к нему со своим обычным беззаботным смехом:

– Попробуй поднять его теперь.

Потянув столик за ножку, Леонид едва не вывихнул руку. Он снова был легче пёрышка![204].

Синнетт сообщает:

По словам госпожи Блаватской, этот феномен можно было совершить двумя способами: первый – с помощью магнитных потоков, направленных усилием её воли на столик, создать давление, которое воспрепятствует любым попыткам сдвинуть его с места; и второй – с помощью тех существ, с которыми она постоянно поддерживала связь, и которые, пусть и невидимые, всё же могли удержать столик[205].

Глава 3 Петербург и Ругодево

Весной 1859 г. Е. П. Блаватская с отцом и сестрой Верой отправились в Санкт-Петербург по важным делам. Они остановились в отеле «Париж». Первую половину дня они посвящали личным занятиям, а после обеда принимали гостей или сами отправлялись в гости, поэтому им некогда было даже вспоминать о феноменах.

Однажды вечером их навестили двое давних друзей Петра Гана. Оба интересовались спиритуализмом, и, разумеется, им не терпелось увидеть сверхъестественные явления своими глазами. Как рассказывает Вера:

После нескольких удавшихся феноменов гости выразили восторг и изумление, гадая, какую пользу можно извлечь из способностей госпожи Блаватской. Чего они не могли понять, так это равнодушия её отца, который невозмутимо раскладывал пасьянс, пока вокруг него происходили такие поразительные явления. Когда у него потребовали объяснений, он назвал всё происходящее чепухой. Этот упрёк вовсе не задел пожилых господ, и они настояли на том, чтобы полковник Ган ушёл в соседнюю комнату, написал вопрос на клочке бумаги и положил его в карман, никому не показывая[206]. Уступив их настойчивости, он возвратился к своему пасьянсу, попутно уверяя своих друзей, что «скорее поверит в существование дьявола, русалок, чародеев и ведьм, чем в этот вздор; и тогда можете поместить меня в психиатрическую лечебницу».

С помощью стука и алфавита мы сложили лишь одно слово, но оно оказалось настолько странным, преувеличенно абсурдным и не имеющим явной связи с тем, что мог бы написать её отец, что все мы, находясь в ожидании длинной фразы, посмотрели друг на друга, не решаясь прочесть его вслух. В ответ на наш вопрос, всё ли это, стук стал более энергичным: Да!.. да, да, да!!!

Заметив наше оживлённое перешёптывание, отец госпожи Блаватской посмотрел на нас поверх очков и спросил:

– Ну что же, есть ли у вас ответ? Наверняка это нечто замысловатое и глубокомысленное!

– У нас всего одно слово – «Зайчик».

Стоило видеть, как резко изменилось выражение лица этого пожилого мужчины, когда он услышал это слово! Он побледнел как смерть. Достав из кармана записку, написанную в соседней комнате, он в полном молчании передал её дочери и гостям. Они прочли: «Как звали моего любимого боевого коня, на котором я ездил во время своей первой турецкой кампании?» и ниже в скобках было приписано: (Зайчик).

Одно это слово произвело огромное впечатление на отца. Как это часто бывает с закоренелыми скептиками, узнав о том, что его дочь действительно обладает определёнными способностями, которые никак не связаны с обманом или фокусами, он с головой погрузился в изучение сверхъестественного с пылом заядлого исследователя[207].

После этого визита гости стали рассказывать всем о том, что видели. Вскоре к нам повалили толпы посетителей, желая убедиться в правдивости слухов. Однако явления удавались лучше всего, когда мы были одни, никто не пытался устраивать эксперименты или проводить бессмысленные тесты и не требовал просвещения или убеждения… Я хорошо помню, как во время грандиозного ужина, на котором присутствовали семьи наших друзей, приехавшие издалека, чтобы узреть феномен, Е. П. Блаватская так ничего и не сделала[208]. Но только лишь за ними закрылась дверь, как всё в комнате будто бы зажило своей жизнью. Казалось, каждый предмет мебели наделён живой душой, голосом и речью. Остаток вечера и бóльшую часть ночи мы провели словно в заколдованных стенах волшебного дворца Шахерезады.

Куда проще перечислить явления, которые не произошли во время тех памятных часов, чем те, которые случились. Однажды, сидя за ужином в столовой, мы услышали громкие звуки фортепиано, которое стояло в смежной комнате, запертое на ключ, причём все мы могли видеть его сквозь открытые двери.

Также по первому слову и взгляду госпожи Блаватской прямо в её руки по воздуху прилетали её табачный кисет, коробка спичек, носовой платок и всё, о чём бы она не попросила, или о чём бы её не заставили попросить.

В другой раз, когда мы собирались садиться за стол, в помещении внезапно погас свет, и лампа, и восковые свечи, как будто могучий порыв ветра промчался по комнате; а когда кто-то зажёг спичку, оказалось, что вся тяжёлая мебель – диваны, кресла и столы – находится в перевёрнутом положении, словно чьи-то невидимые руки бесшумно опрокинули её