Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [123]

Если бы знали вы, какие львы и орлы во всех странах света под мою свистульку превращались в ослов, и, стоило мне засвистеть, послушно хлопали мне в такт своими огромными ушами!

Вне себя от отвращения – пишет Соловьёв – он покинул Вюрцбург ранней осенью. Он поклялся больше не иметь никаких дел с Е. П. Блаватской и больше не писать ей. И добавляет: «Я продолжал получать письма от мадам Блаватской, сначала в Париже, затем в Санкт-Петербурге. Она никак не хотела признать, что с нашими отношениями покончено, и я навсегда попрощался с ней»[779].

«Навсегда» продлилось всего три-четыре недели. 8 октября 1885 г. Соловьёв написал Елене Петровне из Парижа:

Дорогая Елена Петровна,

…Я подружился с мадам [Джульетт] Adam, много говорил ей о вас, очень заинтересовал её, и она объявила мне, что её Revue открыта не только для теософии, но и для защиты лично вас, если понадобится…

Сегодня я провёл утро у Рише[780] и опять-таки много говорил о вас, по случаю Майерса и Психического общества. Я положительно могу сказать, что убедил Рише в действительности вашей психической силы и феноменов, исходящих от вас. Он поставил мне категорически три вопроса. На первые два я ответил утвердительно; относительно третьего сказал, что буду в состоянии ответить утвердительно, без всяких смущений, через два или три месяца. Но я не сомневаюсь, что отвечу утвердительно, и тогда, увидите, будет такой триумф, от которого похерятся все психисты!..

Преданный Вам сердечно,

Вс. Соловьёв[781].

В предисловии к книге Соловьёва Уолтер Лиф признался, что предшествующее письмо заставило его серьёзно задуматься:

Насколько я могу судить, оно свидетельствует о несоответствиях в рассказах господина Соловьёва; из письма явствует, что он неправильно отразил своё ментальное состояние, в котором находился после разговора в Вюрцбурге. Признаюсь, мне не кажется правдоподобным его объяснение, якобы всё это письмо было лишь насмешкой. С учётом обстоятельств даже «насмешливый тон» требует разъяснений[782].

Тот факт, что письмо от 8 октября не было шуткой, странным образом подтвердился в «Современной жрице», где Соловьёв совсем по другому поводу приводит цитату из письма на французском от Шарля Рише. В письме говорится:

При встрече со мной Вы сказали мне: «Не спешите судить; она показывала мне удивительные вещи, я не могу назвать своё мнение окончательным, но думаю, она невероятная женщина, наделённая исключительной силой. Подождите, и я дам Вам более полное объяснение»[783].

Стало быть, совершенно очевидно, что в какой-то момент Соловьёв ополчился против Елены Петровны. Но что было этому причиной?

Как явствует из письма от восьмого октября, он ожидал, что в ближайшие месяцы случится некое событие, которое окажется настолько триумфальным, что «всех психистов [членов ОПИ] сотрёт в порошок». В этом письме он хвастается перед Е. П. Блаватской своей значимостью, тем, что он может заставить важных людей заинтересоваться ею. Он будто бы говорит ей, что, коль скоро он так много делает для неё, она должна отплатить ему и сделать что-нибудь и для него. Чего же он хотел? Что заставило его преследовать её и неделями находиться рядом с ней в Вюрцбурге?

В июле 1885 г. Е. П. Блаватская написала Вере: «Я путешествую с [Соловьёвым] по Швейцарии. Понять не могу, почему он так ко мне привязан. По правде говоря, я ничем не могу ему помочь. Едва ли мне удастся способствовать осуществлению его надежд. Бедняга, мне так жаль его». Это письмо было опубликовано в журнале «Путь» (июль 1895 г.) с припиской редактора, утверждающего, что Соловьёв «стал её злейшим врагом, поскольку все его мольбы сделать его чела были решительно отвергнуты».

В своём буклете по поводу соловьёвской «Современной жрицы» Вера пишет:

В моих дневниках нахожу, что никто так часто и настойчиво не добивался «секретных аудиенций» у моей сестры, как он, г-н Соловьёв, а он о них и совсем не поминает!.. Мы, близкие Е. П. Блаватской, прекрасно знали не только сущность этих разговоров, но и все их подробности, и от неё, и от него самого отчасти, потому что со мной, в минуты увлечений разговорами по душе, он иногда бывал откровенен и правдив. Он осаждал её просьбами поделиться с ним своими знаниями собственно демонстративных феноменов; ему страх как было желательно возвратиться в Россию прообразом его «магического князя» в романе «Волхвы»…

Елена говорила нам: «Просто не знаю, что делать с Соловьёвым! Не даёт покоя, умоляя научить его феноменам, – да разве возможно этому сразу взять, да и выучить?! „Как это вы эту музыку из воздуха вызываете?“ Как же я ему это расскажу?.. Вот, говорю, как видите: махну рукой по воздуху – аккорды оттуда и отзываются… Что ж мне больше ему рассказывать? Пусть пройдёт через всё то, что я прошла, живя в Индии, – может и достигнет! А так, только у меня время отымает и сам его напрасно тратит»…

Другой раз помню, Е.П. [Елена Петровна] даже рассердилась и сказала нам, когда Соловьёв уехал: «Удивительный человек! Упрекает меня, что я Олькотта научила – а его не хочу научить! Я ничему Олькотта учить и не думала, а сам он только магнетизёр прирождённый и духовидец…».