Дзын - [13]

Бухгалтеры всегда плюют себе на пальцы правой руки. Конечно, если они не левши.

— Чой-то много, — вдруг говорит Костя. — Мне, пожалуй, восьмисот хватит.

К этому моменту усатая бухгалтерша добралась до пятисот пятидесяти пяти рублей и остановилась передохнуть. Тамара Эдуардовна работала давно и в разных организациях. Она привыкла, что людям денег не хватает. То, что кому-то переплатили, Тамара Эдуардовна слышала в первый раз. И это ее совсем не обрадовало. Ей-то платили как раз за то, чтоб она все деньги, сколько посчитано, другим отдала. Не больше, конечно, а все же и не меньше. В соответствии с бумагами.

— Не на базаре, — сказала бухгалтерша. — Ишь, расторговался.

Она плюнула на правую ладонь второй раз и стала считать дальше. Купюры были мелкие. Считать приходилось долго, а уж плевать — часто.

— Нет, — снова говорит молодой слесарь в странном оранжевом платке. — Вы мне только восемьсот давайте. Чего мне с остальными-то делать?

— А чего хочешь. Хоть на лоб себе клей.

— Дак кабы одна купюра можно и на лоб. А у вас их пачка. Их только на спину лепить, как горчичники.

— Можешь на спину, — отвечает бухгалтерша и считать продолжает. А купюра-то совсем мелкая пошла. По десятке.

Тамара Эдуардовна утомленно остановилась. Дала пальцам немного отдохнуть.

— Что ль торгуешь чем? Приторговываешь?

— Слесарю. Деталь точу.

— А, деталями приторговываешь, — смекнула Тамара Эдуардовна.

— Не, мы их в трактора вставляем. — И, подумав, Костя добавил: — Чтобы ездили.

— Интересно как, — подумала бухгалтерша, — не приторговывает и денег не хочет. — Может больной? — вдруг испугалась она. — С рельсов сдвинутый? В оранжевом платке ходит.

Однако лицо у молодого слесаря было светлое. И даже мудрое.

— Теть, вот ты всю зарплату проедаешь? — вдруг спрашивает слесарь Крыжовников.

— Всю не проедаю. А треть — пожалуй.

— А остальное куда ж?

— Коммунальные платежи нынче велики.

— Нешто, такие большие?

— Немалые, — подтверждает бухгалтерша. — А ведь еще дача имеется недостроенная. Знаешь, туда сколько материалу надо?

Видно, материалу требовалось много.

— Шубу надо брать, новую. В этой-то ходить стыдно.

Между тем в лисьей шубе Тамары Эдуардовны было бы не стыдно ходить и русскому царю.

— А чем же эта нехороша?

— А тем, что на лису мода кончилась. На норку началась.

Тамара Эдуардовна снова смочила пальцы и стала листать денежную стопку. Со стороны казалось, что в шубе бухгалтерше стало жарко и поэтому она обмахивается китайским зеленым веером.

— А вот помрете, — сказал вдруг Крыжовников. — На кой вам, мертвой, шуба и дача?

Зеленый веер замер. Стих сухой шелест купюр. Будто кто-то шел по усыпанной осенними листьями дороге и вдруг отчего-то остановился.

— Как так, помру?

Видно, помирать Тамара Эдуардовна не собиралась.

— А так, — наседал Костя. — Скоропостижно.

Страшно сделалось бухгалтерше из райцентра. Ей привиделось, что она вдруг умерла, а дача и шуба продолжают жить на этой земле. И живут в даче совершенно не знакомые, неприятные люди, одетые в ее лисью шубу.

Стало Тамаре Эдуардовне больно и горько.

— Что же делать? — сетовала она. — Как же теперь жить?

— А так, выписывайте мне восемьсот рублей.

— А остаток-то?

— Остаток в сельсовет отдайте. Путь на новый трактор копят. А-то старый не ходкий. Вот-вот и кончится. Давайте подпишу чего надо.

Костя подписал чего надо и пошел с восемьюстами рублями к двери.

— До свиданья.

— Будьте здоровы, Кирилл Викторович, — ответила Тамара Эдуардовна.

«Медвежатник» Дрын

К концу ноября на Чушки стал сыпать мелкий, словно просеянный через некрупное сито, снег. А уж в начале декабря сито прорвало, и на село обрушились снежные горы. Они падали с неба прямо сугробами. Да так ловко падали, что накрывали собою целые дома. Теперь будто и не было села Чушки. Вместо домов стояли вдоль оледенелой реки Вожки семь белых папах, из которых торчали трубы и, иногда, телевизионные антенны. Казалось, так они и упали с неба. С трубами и с телевизионными антеннами. Только возле первого сугроба, если глядеть от райцентра, иногда виднелось оранжевое пятно. Можно было подумать, что кто-то развел у дороги небольшой костерок. Но это был не огонь. Это возле своего дома медитировал дзэнский монах Костя Крыжовников, одетый в японскую национальную монашескую одежду. Этот парень жил на ползарплаты, а вторую ползарплаты отдавал на покупку нового сельского трактора. Потому что старый-то был совсем не ходкий. Глох, чуть что. Кроме того, имел парень Крыжовников необычные способности. К примеру, мог вытащить утопший трактор из Вожки или малость полетать.

Однако не все знали о таких ненормальных для обычного человека качествах. Не ведала об этом и одна темная личность, которую, узнав поближе, можно было бы смело назвать черной. Угольно-черной была ее душа. И жгла уголь этой души лишь одна страсть. Страсть к чужой собственности. Интересно, что звали обладателя угольно-черной души Дрыном. Видимо, оттого что для выполнения своих темных дел он пользовался штукой, к которой только это слово и можно было применить: "дрын". Окрестная же милиция звала Дрына "медвежатником". Хотя, надо сказать, никакого отношения к медведям он не имел. Он их даже никогда не видел. Может быть, потому что из своего логова он выбирался поздно ночью, когда все медведи спят, объевшись грибами и земляникой. Не спала по ночам лишь районная милиция, ожидая известий об очередной краже, даже, возможно, со взломом.