Дзига - [34]

— Еще хорошо слушать ночью, когда открыта форточка, — Лета взялась за шуршащие ручки пакета, — там все звуки наперечет, и они каждую ночь одинаковы, но вдруг случаются к ним дополнительные — кто-то прошел, громко разговаривая, или шум поезда вдалеке, а то слышен лязг кранов из порта. Или проедет машина и в ней — музыка. Ты иди, я же вижу — торопишься. Яблоки сама донесу, тут близко.

Дзига закивал и вскочил, рукой приглаживая темные волосы. Озабоченно глядел, проверяя — не обижается ли. Лете стало смешно. Мальчишка, а нянькает, будто он ей папа-мама.

— Я быстро. Вечером увидимся, да?

Кеды мягко затопали по бетонным ступеням — топ-топ, топ-топ, топ-топ-топ… Ерзал по худой спине скинутый капюшон черной кенгуры.

Лета сунула руку в пакет. Шуршшш-шурш, сказал тот. Вытащила. Шурш…

— Эй, суперкот!

Шаги стихли. Забелело поднятое к ней лицо.

— Лови! — Лета размахнулась и бросила яблоко.

Шлеп, сказало то, схваченное ладонями.

— Ага!

— Еще лови! — дождалась, когда сунет первое в карман кенгуры и кинула снова.

— Шлеп…

— Спасибо!

Топ-топ, топ-топ, топ-топ-топ…

Она посидела еще. Сверху было видно, как через дорогу к мостику по-над речкой идут люди, маленькие, как цветные спички. Вот черная спичка-Дзига, перешел, размахивая руками. И встал напротив голубой с белым спички-девочки, затанцевал рядом, что-то рассказывая и показывая рукой в сторону центра.

Лета встала, чтоб видеть лучше. Двое уходили в тень платанов. Мальчик в черной кенгуре и серых штанах. Девочка в джинсах и белой курточке. Русые волосы стрижены совсем коротко, рюкзачок на плече. Отсюда их совсем не слышно. Но Лета слушала, ставя нужные звуки на правильные места.

Шаги двух пар ног. Его кеды, ее кроссовки — так что одинаковые, только у нее шаг покороче. Его голос, наверняка рассказывает что-то, вон размахался руками. Ее смех в ответ. Хруст подаренного яблока, желтого с алым бочком.

Яблоки сердито колотились об ногу, пакет шуршал при каждом шаге. Да ничего, сам сказал — вечером появится. Наверное, пусть бы уже не приходил, завтра и увидятся. А номера его выдуманного телефона она так и не знает. Может, и к лучшему, начнет звонить, а он подумает, что звонок чисто для контроля.

Внизу громче всего стали машины. Ехали одна за другой, пахли выхлопом, газовали, тормозили, везли в себе музыку — шансоны, попсу, трескотню диджеев.

Лета перешла дорогу и углубилась в узкие дворики между старых пятиэтажек. Тут кричали дети, чирикали воробьи, на макушке акации мерно каркала ворона. Кот орал на чужака, а тот, прижимаясь к земле и бия серым хвостом, униженный и побежденный, скандально ругался в ответ. Мрачно гудел пылесос из открытого окна, стараясь перекричать дрель, что выла в доме напротив.

Сегодня день звуков. Лета открыла дверь в свой подъезд, и та спела пружиной знакомую, десяток лет не меняющуюся фразу. Так же знакомо тилинькнул звонок и через короткое время послышались за дверями мамины шаги.

— Сей-час, — сказала мама, и потом уже спросила, — а кто там?

— Я…

Выкладывая яблоки на кухонный стол и вполуха слушая мамины новости, Лета вспомнила о старых холодильниках. У каждого из них был свой голос. К домашнему привыкалось быстро, да и стоял он в кухне или в коридоре. А вот холодильники в небольших пансионатах, куда народ каждое лето выбирался — позагорать и покупаться, они все торчали в комнатах. Не давали заснуть, так рычали и тряслись. А иногда очень радовали. Один холодильник, например, работал тихо, зато очень громко включался и отключался. Сначала бодро и обнадеживающе произносил скороговоркой «ну вот счас я вам тут наморожу-то, всего, чего хотите». А через десять минут с интонациями мультяшного Карлсона обижался «да и ладно, ну вас, раз вам не надо» — и умолкал. Услышав однажды в дребезжании старого реле эти фразы, Лета так и продолжала их слышать. Рассказала о том своему мужчине, и, валяясь в постели в самую жару, они слушали маленький старый холодильник и хохотали в ответ на его новое обещание и опять обиду.

Справившись с кухонными делами, Лета не торопясь затеяла стирку. Послушала, как булькает и журчит вода, сама набираясь в стиральную машину. И ушла в комнату, раздумывая, к чему именно приложить руки сейчас. Планы были — отнести домой купленные яблоки, и завеяться на прогулку с Дзигой. Но у него оказались другие планы. В них Лете не было места. А уже настроилась. Хорошо, успели немного послушать мир. Если он еще не передумал, в другой раз можно заняться цветами, ходить, собирая оттенки, к примеру, синего. Или все перетрогать. Но то будет потом. А сейчас? Что делать сейчас, если он должен был остаться, но взял и ушел…

Лета вытащила из шкафа пакет, в котором скучал недовязанный свитер. Села в кресло, сматывая пряжу в клубок. Если его нет, она может подумать о вещах, которые не хочется обсуждать с мальчишкой подростком. Не боясь, что он услышит ее мысли или увидит картинки из ее головы. О ревности, например. Прекрасная тема. На злобу, так сказать, дня. Ревность часто существует отдельно от любви. И можно ревновать, когда кто-то переносит внимание, отдавая его другому, неважно, какого пола. В школьном детстве Лета ревновала подружку. Почему это ее Алевтина ушла в кино с Танькой? Разве с Танькой лучше, чем с Летой? Обидно. И так далее. Но, конечно, ревность, замешанная на любви, это сильно и очень жестоко. Особенно если поводов для этого полно. Как живут публичные люди? Как жить с мужчиной, который окружен вниманием и всегда у его ног дежурят поклонницы, готовые отдаться? Например. И может ли устоять мужчина, если ему не приходится даже прикладывать усилий, просто кивни, тебя унесут в койку, разденут и отдадутся, с криками ура. Женщине проще отказывать, а отказывающий мужчина ставит себя в двусмысленное положение. Мало ли почему отказал, так подумает большинство, или сам мужчина подумает, что о нем так подумают. Потому, по мнению Леты, мужчины должны быть сильнее женщин. Ведь для отказа нужна внутренняя сила. Чтобы не думать, что именно о нем подумают.