Джузеппе Гарибальди - [45]

Турин стал также, в то время, когда повсюду царила реакция, тем островком, куда со всей Италии стекались патриоты. В королевстве Пьемонт-Сардинии можно было жить, думать, писать и публиковать написанное. Венецианцы, ломбардцы, сицилийцы (Ла Фарина, Криспи), тосканцы и даже эмигранты из Далмации превратили Турин в духовную столицу Италии, а королевство — в место, где были живы мысль и действие.

Оно было обязано этим не только государю и, естественно, сложившимся условиям, но также людям, которыми он сумел себя окружить: Массимо д’Азелио, патриот, долгое время бывший сторонником объединения Италии под властью папы, на посту главы правительства стал реформатором, ограничившим, без колебаний, влияние церкви в королевстве. Но особенно граф Камилло Бенсо ди Кавур, сменивший д’Азелио; он стал вдохновителем политики, стремившейся превратить Пьемонт в современное государство по своему внутреннему устройству и заключить надежные европейские союзы, что позволило бы Турину стать тем магнитом, вокруг которого объединится вся раздробленная Италия.

Кавур, принадлежавший к тому же поколению, что и Гарибальди (он родился в 1810 году, мать его — уроженка Женевы), был открыт веяниям реального мира. Аббат Джоберти говорил о нем: «В нем не очень много чисто итальянского; скорее, наоборот — по своему восприятию, склонностям, образованности он почти что чужд Италии: англичанин по образу мыслей и француз по языку».

Дворянин, происходивший из старинной савойской семьи, связанной брачными союзами с семьей, от которой вел свое происхождение святой Франциск де Саль, Кавур не был пленником узкоместных интересов, свойственных уроженцу Флоренции или Болоньи.

Блестяще одаренный государственный деятель, Кавур был на плохом счету из-за своих либеральных идей; в 30-е годы он вышел в отставку и занялся своими сельскохозяйственными владениями в Лери, неподалеку от Верчелли. Он совершенствует технику земледелия, увлекается экономикой, много путешествует и поэтому свободен от влияния чисто провинциальных проблем и интересов.

Аристократ по своей любви к риску, стремлению командовать, способности тратить деньги без счета и любить всей душой, он — буржуа по своей заинтересованности и прибыли, умению трудиться, вниманию ко всему, что связано с экономикой и финансами. Он символизирует собой происходящее в Пьемонте слияние между молодой буржуазией и дворянством — двумя силами, честолюбивыми, волевыми, решившимися «съесть» Италию не только из чувства патриотизма и ради будущего итальянской культуры, но еще и потому, что таким образом богатство долины По, промышленные города, весь юг страны станут частью экономики Пьемонта. Турин, где Кавур основал в 1847 году Туринский банк, будет выкачивать все богатства страны.

Для этого необходимо создать современное государство с правительством, не зависящим от церкви. Кавур, придя к власти в 1852 году, энергично принялся за дело: он упразднил все религиозные ордена и конфисковал их имущество.

Нужны кредитные предприятия: Кавур их создал.

Нужны пути сообщения: в 1859 году пьемонтская сеть железных дорог стала первой в Италии. Генуэзский порт модернизирован.

Нужна армия. Пьемонт, показавший в 1848–1849 годах, насколько его войска неспособны противостоять австрийской военной машине, получил хорошо обученную армию.

Но всего этого было недостаточно.

Для Кавура урок, извлеченный из поражения 1848 года, сводится к мысли: Пьемонт, и следовательно Италия, не в состоянии противостоять Австрии без посторонней помощи. Турину нужна система союзов, которая бы позволила изолировать Вену, и, если удастся, следует найти европейское государство, чьи войска пришли бы на землю Италии сражаться с австрийскими генералами.

Он заключил торговые соглашения, затем, в 1854 году, когда Франция и Англия начали в Крыму войну против России, вступил с ними в союз и послал в Севастополь контингент в пятнадцать тысяч человек.

Под командованием генерала Ла Мармора, арестовавшего Гарибальди в Генуе в 1849 году, эта «игрушечная армия» храбро сражалась, даже если реальные военные потери были невелики (тридцать девять человек убитыми, двести двадцать ранеными — и две тысячи умершими от холеры). И, таким образом, на Парижском конгрессе (1856) Кавур поднял итальянский вопрос. Пьемонт вышел из своей дипломатической изоляции. Французские газеты констатировали: «Вся Европа сейчас занята только итальянским вопросом… Проблема Италии стала актуальней восточного вопроса».

Но Кавур прекрасно понимал, что для возрождения Италии дипломатии недостаточно. «Только пушки могут разрешить наш вопрос», — писал он Массимо д’Азелио.

При такой перспективе ему нужен был не только крупный союзник в Европе, но также участие всех итальянских патриотов, поддержка всех тех, кто в течение десятилетий боролся за объединение Италии. При условии, что они откажутся от своих республиканских требований, согласятся стать под знамена Савойской монархии, вступить в ее армию и служить ее политике.

Для Кавура Гарибальди — драгоценный актер, так как он само воплощение патриотических чувств. Однако Кавур не испытывает к нему особенно глубокого уважения, их разделяет слишком многое: происхождение, прошлое, восприятие мира.