- Проходи на кухню, сейчас заварим чай. Это одна минута. Вода горячая есть.
Он покорно тащится за нею в полумрак, глаза со свету ничего не различают, не видно, куда идти. И опять эта ужасная портьера из нитей шуршит, как тростник. И щекочет.
- Можешь снять пиджак, если хочешь. И пойди, пожалуй, посиди пока на веранде. Я к тебе выйду. Там ветерок обдувает, мух не будет.
Джош перешагивает через белого ощерившегося кота, едва подавив в себе вредное желание наступить на него и еще потопать. На ходу кинул пиджак на спинку стула, устало распустил узел галстука. Ветер треплет розы, швыряет о стену облетевшие лепестки, весь сад охвачен зеленым смятением и трепетом, а в небе белесая дымка, и у Джоша перехватывает горло.
Эх, Джош...
Обессиленный, опустошенный, он опускается в плетеное кресло. Голова кружится, может быть, даже стошнит - тогда полегчает.
Здешние ребята, наверно, решили, что он дурачок. Что в голове у него ничего не держится, все навылет. Проулыбался целое утро, как Чеширский кот, а слова толкового не вымолвил, на вопросы не отвечал, только скалился. Да, Джош, наверно, они считают, что у тебя винтика в голове не хватает. Но ведь они ничего не знают про то, как тетя Клара шпионит по ночам. Послушайте, тетя Клара, вы не имеете права судить меня, как господь бог, за мысли. Вы же не знаете, какие мысли у других мальчишек. Или они вам рассказывают? Нет, вы не знаете, что думают другие люди, потому что о таких вещах никто вам не расскажет. Например, эта история про Египет, про то, как господь судил плохих людей. Вы же меня имели в виду, я не дурак, понял. Все ребята заметили, что в расписании ее не было, догадались, что вы на кого-то намекаете. Но ведь вы даже не знаете, как получаются стихи. Иногда никаких мыслей просто нет, покуда белый лист не ляжет передо мной на стол в ожидании слов. А вы думаете, я такой плохой, что...
Решетчатая дверь на веранду отворилась, взвизгнув старыми петлями, тетя Клара ставит серебряный поднос на перевернутый бочонок, на подносе - чайник, тоже из серебра, и фарфоровые чашечки, такие хрупкие, даже страшно, как бы их ветром не сдуло.
- Придвинь свое кресло, Джошуа.
Белый жирный кот зашевелился, лежебока, потянулся, подошел на мягких лапах и стал тереться, извиваясь, вокруг ее лодыжек, мурлыча и пресмыкаясь и молитвенно глядя на молочник у нее в руке. И получил то, ради чего ползал на брюхе: блюдечко молока. А надо было тете Кларе угостить его носком туфли.
- Иди же, Джошуа, придвинься к столу.
Джош волочит кресло по каменным плитам, может быть, ему тоже надо помурлыкать? В руке у него вдруг оказывается фарфоровая скорлупка, такая тоненькая, что пальцы, прикасающиеся к ней, кажутся грубыми, как камнедробилка. Он осторожно держит чашечку, сидя на самом краешке кресла, рука дрожит, и по чаю от этого бегут круги, чай, конечно, с молоком, - и грызет жесткие песочные коржики, сухие, как дерево. Или это у него во рту пересохло? Да она настоящая мучительница! Она нарочно подговорила мальчишек. Она им всем, наверное, жалованье платит.
- У тебя есть Библия, Джошуа?
Джош беззвучно стонет. Нашла время разговаривать про Библию! Этого еще недоставало!
- Я так и думала, что нет. Ты не мог утром найти псалом, пока Лора Джонс тебе не показала, где искать.
Надо было меня предупредить, Джошуа. Несколько минут подготовки избавили бы тебя от неловкости.
Джош пытается сделать глоток, у него такое ощущение, будто рот до зубов набит опилками. Только бы не поперхнуться и не уронить чашечку.
- Я, кажется, смогу подарить тебе экземпляр. Ты вчитаешься, почувствуешь стиль, и у тебя хватит сообразительности разобраться. Я хочу, чтобы ты вник в текст, прочитал его самым внимательным образом, как я прочитала вчера вечером твои стихи. Чтобы ты пришел к самостоятельным выводам. Вдумался.
На губах у Джоша крошки от коржиков, он делает вдох и выдох, и крошки разлетаются веером во все стороны. Тетя Клара вскрикивает.
- Запей скорее. Господи боже, так можно задохнуться.
Джош, пошатываясь, бредет с полной чашкой в руке к краю веранды и, перегнувшись, выплевывает как можно дальше непрожеванный коржик. Обмякший, будто побитый, пробует запить чаем, но чай такой горячий, настоящий кипяток.
- Ну, откашлялся?
Джош кивает. Он в отчаянии.
- Дай-ка мне чашку, пока не разбил. Ты просто комок нервов. С тобой что, дома плохо обращаются?
- Нет...
- Ты уверен, что у тебя все прошло?
- Да...
- Может быть, тебе лучше снова сесть? Джош пробирается к своему креслу, стараясь не глядеть ей в лицо. Ужасно, как это он так опозорился?
- Ты довольно загадочный мальчик, вот что я тебе скажу. У тебя сложный внутренний мир, которому ты совершенно не даешь выхода. Здешние мальчики и девочки, ты, верно, заметил в воскресной школе, у них на душе легко, весело. Никаких глубоко запрятанных тайн. Все на поверхности, Джошуа, все на свету, на солнце. Бери с них пример. Детство бывает только один раз и очень быстро проходит.
Как бы то ни было, но он удержался, не огрызнулся в ответ, подумал о папе и маме и не уронил своего достоинства. А то бы разговоров было - без конца, все Плаумены, сколько их есть на свете, узнали бы.
