Джордж Гершвин: Путь к славе - [41]
… Величайшим и единственным фактором, который так положительно повлиял на американскую музыку, стало искусство записи партитуры. Оркестр Пола Уайтмена был первым коллективом джазовых музыкантов, записывавшим партитуру каждого произведения и исполнявшим его согласно этой партитуре. С тех пор практически каждый современный оркестр имеет своего аранжировщика или целый штат аранжировщиков. В итоге они могут развивать свою американскую школу, которая сможет встать наравне с другими зарубежными школами или, по крайней мере, будет являться первой ступенькой к пониманию широкими массами серьезной музыки, наслаждению симфонией или оперой. В этом состоит главная цель нашего эксперимента. И если после концерта вы решите, что современная музыка никудышна и вредна, ваш долг искоренить ее. Если же это не так, мы будем рады приветствовать каждого, кто захочет способствовать ее развитию.
Программа концерта, в котором впервые должны были прозвучать "Сюита серенад" Виктора Херберта и "Рапсодия в голубых тонах" Гершвина, была составлена следующим образом:
1 Джаз как музыкальная форма
а) Десять лет назад — "Блюзы извозчичьего двора" (Livery Stable Blues)
б) В современной обработке — "Мама любит папу" (Маша Loves Papa) Баер
IL Некоторые комические пьесы
а) Как появилась пьеса "Нет, у нас нет бананов" (Yes, We Have No Bananas) Силвер
б) Инструментальная комедия — "Так вот какая она, Венеция" (So This Is Venice) (сокращенный вариант "Карнавала в Венеции") Томас
III. Контрастное сопоставление: традиционная партитура — джазовая партитура
а) Произведение в оригинальной форме — "Шепот" (Whispering) Шёнберг
б) Это же произведение в джазовой обработке
IV. Новые сочинения в современной манере письма
а) "Лаймхаус-блюз" (Limehouse Blues) Брейем
б) "Я люблю тебя" (Love You) Арчер
в) "Замарашка Энн" (Raggedy Ann) Керн
V. Зез Конфри (фортепиано)
а) Попурри на тему популярных оперных мелодий
б) "Котенок на клавишах" (Kitten on the Keys) Конфри
в) "Мороженое и искусство" (Ice Cream and Art)
г) "Опусти монетку" (Nickel in the Slot) Конфри (в сопровождении оркестра)
VI. Джазовые композиции на темы известных музыкальных песен
"Русская роза" (на основе песни волжских бурлаков "Дубинушка") Грофе
VII. Симфоджазовые аранжировки популярных мелодий
а) "Рэгтаймовый оркестр Александра" Берлин
б) "Красивая девушка — как прекрасная мелодия" (A Pretty Girl Is Like a Melody) Берлин
в) "Апельсины цветут в Калифорнии" (Orange Blossoms in California) Берлин
VIII. "Сюита серенад" Виктора Херберта
а) Испанская
б) Китайская
в) Кубинская
г) Восточная
IX. Обработки известных танцевальных мелодий
а) "Бледная луна" (Pale Moon) Логан
б) "Дикой розе" (То a Wild Rose) Мак-Доуэлл
в) Песенка (Chansonette) Фримл
X. "Рапсодия в голубых тонах" Джорджа Гершвина
(Джордж Гершвин — фортепиано, в сопровождении оркестра)
XI. Классика
"Мишура и обстоятельства" (Pomp and Circumstance) Элгар
Все перечисленные в программе номера, исполненные до "Рапсодии в голубых тонах", были приняты весьма сдержанно. Даже многочисленные бешено аплодирующие поклонники и просто любители удовольствий, для которых Уайтмен был верховным жрецом, а джаз — религией, не могли расшевелить совершенно бесстрастную публику. И по мере того как концерт продолжался, в публике стали заметны признаки нарастающего беспокойства и нетерпения. Печальный факт: сходство стиля и одинаковое звучание многих произведений оказались суровым испытанием для слуха.
И хотя, когда должна была зазвучать "Рапсодия в голубых тонах", публикой окончательно овладела усталость и скука, первые такты сразу изменили настроение в зале. С первым же всхлипом кларнета Росса Гор-мена публика вся обратилась в слух. С этой минуты музыка словно взяла их в плен и не отпускала, пока не раздались финальные всплески коды. "Где-то в середине партитуры я заплакал", — вспоминает Уайтмен. "Когда я пришел в себя, мы сыграли уже одиннадцать страниц, и до сих пор я не могу понять, как я все это время дирижировал".
Как только отзвучал последний аккорд, зал разразился овацией, длившейся несколько минут. Реакция зала была красноречивей всяких слов. Что же касается строгого "жюри" — музыкальных критиков, то мнения, мягко говоря, разделились. Некоторые были вне себя от восторга. Х.О. Озгуд сказал, что "это гениальнее, чем "Весна священная" Стравинского". Генри Т. Финк воскликнул, что "Рапсодия" "превосходит все написанное Шёнбергом, Мийо и прочими футуристами". Гилберт У. Габриэль писал: "Начало и конец ее поразительны; особенно — начало, когда беспокойные, пьяные всхлипывания вступления заставляют слушателей вздрогнуть. Со всеми своими недостатками, некоторой расплывчатостью и синкопированными повторениями это произведение — выдающееся событие. М-р Гершвин неоспоримо обладает бездной таланта, отблеск которого лежит и на этом произведении". Уильям Дж. Хендерсон так охарактеризовал "Рапсодию": "Это в высшей степени мастерское произведение, требующее от пианиста прекрасной техники владения инструментом и открывающее большие возможности для оркестрового аккомпанемента, в котором характерные озорные пассажи саксофонов, тромбонов и кларнетов сливаются в поистине мастерское оркестровое произведение". Димс Тэйлор говорил, что в "Рапсодии" "проявились скрытые до того возможности молодого композитора сказать свое новое и интересное слово в избранной им музыкальной форме… В его "Рапсодии" есть все недостатки, которые вообще присущи любой экспериментальной работе, но она также раскрывает его подлинный талант мелодиста, обостренное чувство гармонии, которые подчеркивают ритмическую незаурядность этой вещи. Более того, это настоящий джаз не только по партитуре, но и по форме. Теперь все взоры обращены на м-ра Гершвина, он, может быть, сумеет вытащить джаз в мир большой музыки". Олин Даунс увидел в этом произведении "незаурядный талант, стремление молодого композитора пойти гораздо дальше других в трудной работе по освоению музыкальной формы, где он пока еще далеко не мастер… Часто цель, которую ставит перед собой м-р Гершвин, оказывается недосягаемой из-за технического несовершенства, но несмотря на все это, он сумел выразить себя в яркой и в целом в высшей степени оригинальной манере".
50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.