Джонни Бахман возвращается домой - [3]

— Толкали все?

— Не все, только некоторые.

— А ты? — допытывался солдат.

Мальчик покачал головой.

— Почему?

Мальчик молчал. Ему было неприятно, что солдат его так расспрашивает. Не кидал, и баста! И он продолжал рассказывать, словно не слышал вопроса.

— Ефрейтор, которого жандармы столкнули с поезда, захромал и заплакал; взрослый, но он заплакал.

Лицо солдата было задумчивым. Прошло некоторое время, прежде чем он спросил:

— А дальше что было?

— Состав стоял еще несколько минут. Мы все очень устали. А поесть нам дали один раз: каждый получил кусочек хлеба и маленький кусочек колбасы. Потом наконец поезд тронулся. Он шел очень медленно, потому что часто делал остановки. То локомотив ломался, то пути были разворочены бомбами. Иногда появлялись штурмовики, и мы сломя голову бежали прятаться в лес. Позавчера вечером они тоже прилетели. В лесу я прилег на землю и сразу же уснул, потому что очень устал. Локомотив всегда перед отправлением давал три свистка, но в этот раз я не слышал ни одного. Когда я проснулся, то увидел, что остался совсем один.

— И ты хотел добраться домой по шпалам?

— Да.

— До самого Берлина?

Мальчик кивнул.

— Ты мужественный парень, — сказал солдат.

Мальчик почувствовал себя польщенным. Такой похвалы он давно, уже много недель, ни от кого не слышал. Он выпрямился.

— До самого Берлина, — произнес он небрежно, — что же в этом такого?

— Ты живешь в Берлине? — спросил солдат.

— Я берлинец.

— Так-так, — пробурчал солдат. Он о чем-то ненадолго задумался, потом спросил: — Когда ты шел по шпалам, ты, наверное, видел ответвление железной дороги, а?

— Кажется, а что?

— Эта дорога ведет не в Берлин, — заметил солдат. — Она ведет южнее, к Котбусу.

Мальчик дочесал в затылке, как это порой делают взрослые, когда они чем-то озабочены.

— Как же это могло случиться!

— Успокойся, — проворчал мирно солдат. — Есть люди, которые затевали большие авантюры — и гораздо худшие. К тому же благодаря этому разрушенному мосту ты не так далеко успел уйти. Ты сейчас находишься на дальних подступах к столице. Только скажи мне, неужели по пути ты не встретил никого, кто бы мог помочь тебе?

— Сначала я встречал много людей: вермахтовцев, фольксштурмовцев, эсэсовцев. Но у них не было времени заниматься мной: они должны были идти вперед. Однажды недалеко от путей я наткнулся на артиллерийскую позицию. Там все было вверх дном. Какой-то офицер сказал мне, чтобы я поживей убирался оттуда.

— А потом?

— А потом я уже больше никого не встречал.

— Ни одного человека?

Мальчик покачал головой.

— Только однажды я проходил мимо сгоревшей будки путевого обходчика.

Солдат потер сильной рукой крепкий подбородок. Потом весело обернулся к мальчику:

— Ну, а теперь ты здесь, — и раскрыл рюкзак.

— Да здесь у тебя чего только нет! — воскликнул радостно мальчик.

— Все что угодно изголодавшемуся человеку: хлеб, масло, сыр, колбаса. У меня даже шоколад есть.

— Слушай, да это просто волшебный мешок! Настоящий шоколад?

— Это шоколад, который выдают летчикам. Я его забрал из сбитого американского самолета. — Он вытащил буханку хлеба и длинным широким лезвием ножа стал нарезать толстые ломти. Потом открыл жестяную банку с колбасой. — Ну вот, этого нам вполне хватит, теперь закрой банку.

Тем временем в шалаше стало сумрачно, только через входное отверстие еще проникал скупой свет. Снаружи виднелось несколько деревьев, далеко за ними непроницаемой стеной стоял сосновый бор.

Мальчик наконец поел и теперь пил из миски маленькими глотками сгущенное молоко.

— У тебя здесь хорошо, — сказал он, оглядываясь, — а этот шалаш стоял здесь и раньше?

Солдат покачал головой.

— Я построил его сам, — объяснил он, — сначала притащил тебя, потом построил шалаш.

— Как это у тебя получилось…

— Это не так трудно, особенно для специалиста: я ведь плотник. До сих пор я строил только бункеры и оборудовал огневые позиции. Это мое первое настоящее жилище. Тебе нравится?

— Да.

— А как тебя зовут?

— Джонни, — ответил мальчик.

— Как только в наше время разрешают носить такое имя.

— А что?

— Звучит по-английски, почти как Томми.

— На самом деле я Иоганнес, — разъяснил мальчик. — Иоганнес Бахман. Но мама всегда звала меня Джонни. Меня все называли Джонни: и бабушка, и дедушка, которые уже умерли, и дядя Альфонс, и тетя Клерхен.

— Ладно, последую их примеру, идет? — сказал солдат.

— Идет, — согласился мальчик.

— Сколько тебе лет?

— Скоро тринадцать.

Солдат оценивающе посмотрел на него:

— Глядя на тебя, этого не скажешь.

— Все так говорят, даже мои друзья по школе.

— Дразнят?

«Иногда они доходят даже до грубости», — подумал Джонни.

— Не обращай на них внимания, — утешил его солдат. — Двенадцать лет — прекрасный возраст. Радуйся, что тебе еще не шестнадцать. Кстати, можешь звать меня просто Густавом.

— А сколько тебе лет?

— Мой возраст стал ныне редкостью. Мне исполнился двадцать один. Хочешь еще молока?

Мальчик покачал головой.

— Я наелся, спасибо.

— Как себя чувствуешь?

— Отлично. Если бы еще только мама знала, где сейчас я.

— Зачем она вообще отпустила тебя из дома?

Мальчик молча смотрел на стенку шалаша, черную на фоне темного неба.

— Из-за воздушных налетов, — ответил он наконец. — Воздушные тревоги были почти каждую ночь, а иногда даже днем. Мама сказала, что, если папа вернется, он обязательно должен застать в живых хотя бы одного из нас. Бабушка с дедушкой погибли от бомбежки, дядя Альфонс и тетя Клерхен тоже. Поэтому она меня и отправила в лагерь. Она сказала, что там не бомбят…