Джон Лоу. Игрок в тени короны - [3]

— Нет, мой милый, — ответил, улыбнувшись, Лоу. — Я не собираюсь заниматься превращением металлов. Наоборот, я обойдусь совсем без золота — я заменю его бумажными деньгами.

— Обойтись без золота и заменить его бумагой! — воскликнул Терри со смешной ужимкой. — Тогда я опасаюсь, что ваш план, господин, не удовлетворит нас сколько-нибудь более, чем шотландский парламент. Колдовские деньги, как рассказывают в Ирландии, превращаются в сухие листья. Пожалуй, и эта гинея превратится в бумагу? А покуда этого не произошло, завернём-ка за угол, к «Синим Столбам», и истратим её.

— Весьма разумное решение, — заметил Лоу. — Но на днях вы вспомните, что я сказал вам.

— Чертовская штука! — ответил Терри. — Мы долго будем помнить о вас, ваша честь. Если вам когда понадобятся носилки, Терри О’Флагерти и Пэт Моллоу понесут вас на край света и обратно. Ну, пойдём, Пэт! Мы только отнимаем у сэра его драгоценное время.

С этими словами они оба надели на плечи ремни, взялись за концы шестов и весело удалились с носилками. Этот разговор не ускользнул от группы зевак, собравшихся у входа в кофейню Уайта, и возможно, что Лоу предназначал некоторые из своих замечаний для них. Все эти господа были молодые франты, что угадывалось по ярким бархатным костюмам различных цветов, украшенным лентами, и по напудренным парикам последнего фасона. Руководители хорошего тона, законодатели в области мод[10], они считали своим долгом злословить насчёт обращения и наряда иностранца. Но этот ни с какой стороны не был доступен критике. Одежда его, изготовленная в городе, была богата, изящна и сшита по последней моде, манеры безупречны. Но эти франтоватые критики заранее решили найти в нём недостатки. И вот, почтенный Чарли Каррингтон заявил, что голубой бархатный кафтан красивого господина, перевитый серебряными шнурками, сделан плохо, хотя кафтан сидел прекрасно и был сработан Риверсом, городским портным, у которого заказывал и Чарли. Гарри Арчер высмеивал парик Лоу, заявляя, что он чересчур длинен и скверно напудрен, хотя парик только что вышел из рук придворного парикмахера Гублона. Дик Бодуэлл сказал, что фигура шотландца слишком тонка, хотя не мог отрицать её правильности. Том Багот думал, что мистер Лоу слишком рослый, а Джерри Ратклиф — что он недостаточно высок. Придира Боб Фоли объявил его неуклюжим и мужиковатым, хотя этому противоречило каждое движение мистера Лоу. Наконец, косноязычный Джо Лоуэлл сказал, что приезжий говорит с очень сильным шотландским произношением, хотя выговор Лоу был именно приятным, дорическим[11].

Все завидовали Лоу. Каждый из зубоскалящих франтов втайне признавал, что Лористон был одним из самых красивых и изящных людей, которые когда-либо появлялись на улице Сент-Джеймс. Но посмотрим, на что он в действительности был похож. Джону Лоу недавно исполнилось тридцать четыре года, но выглядел он лет на десять моложе. Внешность его была примечательна: высокая и повелительная фигура, тонкая, но чрезвычайно стройная, правильно очерченные классические черты лица, большие, голубые глаза несколько навыкате, нежное, как у женщины, телосложение. Но, несмотря на эту наружную женственность, в его груди жил мужественный дух. Джон Лоу был замечательно деятелен, превосходно играл в лаун-теннис[12], смело и хорошо ездил верхом, был охотник до физических упражнений, прекрасно владел пистолетом и шпагой — его храбрость была неоднократно испытана в поединках. Лоу не был одним из тех заурядных щёголей, которые только и думают об украшении своей особы, однако не пренебрегал нарядом и, как мы видели, одевался весьма к лицу, стараясь выказать посредством прилежания и искусства свою очень выигрышную внешность. Пожалуй, в его обхождении проскальзывала небольшая, очень небольшая, гордость, но он был совершенно свободен от наглости и самомнения. И эта гордость была, по-видимому, тесно связана с сознанием, что он владеет большой умственной силой и выдающимися личными достоинствами. Когда Лоу хотел нравиться, обращение его становилось столь очаровательным, что он являлся прямо неотразимым. Дальше мы увидим, что этот гладкий и спокойный лоб мог иногда омрачаться от неприятностей, это мягкое и приятное выражение лица могло изменяться под влиянием сильных страстей, эти небесно-лазоревые глаза почти голубиной нежности по временам могли зажигаться гневным и уничтожающим огнём.

Теперь мы выставляем прекрасного лорда Лористона таким, каким он предстаёт перед нами в данном случае. Он не прочь был наслаждаться и обладал для того средствами. С головой, наполненной планами, и с честолюбием в сердце, он решился, подобно отчаянному игроку, подвергнуться величайшей опасности в жизненной игре и выиграть или разориться.

После смерти своего отца, Уильяма Лоу, бывшего золотых дел мастера и банкира в Эдинбурге (тогда эти занятия были неразрывно связаны), скончавшегося несколько лет тому назад, Джон Лоу стал собственником большого состояния, заключавшегося в Лористоне — обширном имении, расположенном на южном берегу Фирт-оф-Форт[13]. Нужда не заставляла его обратиться к какому-нибудь занятию, и он стал вести жизнь светского молодого человека: одевался пышно, проводил всё время в среде пустых и расточительных бездельников, увлекавших его во всевозможные безумства, и проигрывал большие суммы денег. В этот период своей жизни, по своей несколько женственной наружности и обращению, он был прозван Джоном Жасмином; менее близкие знакомые называли его красавцем Лоу. После нескольких лет такой распущенной жизни молодой кутила обнаружил, что необходимо жить побережливей. Поручив управление имением своей матери, превосходной женщине, которая, к его счастью, оставалась ещё в живых, он отправился в Голландию и поступил на должность секретаря при одном шотландском торговом доме в Амстердаме. Сделал это он с целью изучить дела большого голландского банка. Он решил оставить свой прежний весёлый образ жизни и стать деловым человеком. Ещё до того он прилежно занимался арифметикой и геометрией и хорошо изучил алгебру, теперь усовершенствовался в политической экономии. Благодаря его большой склонности к этому предмету и необыкновенным способностям, работа шла очень успешно. Пробыв в Амстердаме три года и вернувшись в Эдинбург, Лористон был уже знатоком всех финансовых дел и охотно посвятил себя устройству доходных статей Шотландии, причём оказывал важные услуги государственным людям.