Джон Кеннеди - [17]
Но впечатление от книги не столь однозначно. Говорит ли сенатор о смелости или компромиссе, или имеет в виду и то и другое (смелые поступки, которыми он восхищается, скорее напоминают действия умеренно сопротивляющихся экстремистов) — все это отражает его натуру и навыки политического лидера; и в заключение звучит общее утверждение о том, что в конце концов наивысшим законом является благо нации: если оно поставлено на карту, то государственный деятель должен быть готов противостоять любому давлению, даже если это повлечет за собой временное или окончательное поражение. Это было кредо Кеннеди, и в ближайшие годы он намеревался неуклонно ему следовать. Это явилось главным актом его самоопределения и обнаруживало его твердое желание повести за собой Америку. Это было — и могло быть единственно — позицией претендента на президентство и убедительно демонстрировало, как далеко он продвинулся с тех пор, как почти нехотя согласился баллотироваться в конгресс десятью годами ранее. Мощный соревновательный инстинкт, воспитанный его родителями во всех своих детях, теперь громко заявил о себе — что неудивительно, если мы примем во внимание, что политика оставалась миром Кеннеди в течение почти всей его взрослой жизни.
Некоторые обозреватели заметили подтекст бестселлера: популярные работы по истории редко удостаиваются серьезного анализа, которого они могли бы ожидать. Напротив, Кеннеди полагал, что успех книги вверг его в другую беду.
Он воспользовался помощью Соренсена для написания портретов так же, как и для составления своих речей и статей, и книга отразила интересы его помощника в той же мере, что и интересы сенатора. Но писать было для Кеннеди невозможным. На Капитолийском холме каждый знал, что «Преступность в Америке», недавний бестселлер сенатора Кефаувера, был большей частью написан его персоналом, хотя на титульном листе стояло только его имя. Возможно, эта практика покажется оскорбительной для возвышенного читателя, но в этом есть свой коммерческий смысл: «Портреты» имели бы меньший спрос на рынке литературы, если бы продавались как совместная работа Кеннеди и Соренса, а не произведение (вклад в которое со стороны других людей мог быть сколь угодно велик) молодого героя войны — учено-го-сенатора, написанное им самим. Точно так же одна из самых известных книг XIX века — «Три мушкетера» — была издана как роман Александра Дюма, так как его соавтор и помощник-исследователь был весьма неизвестен, чтобы быть достойным, полностью или частично, выпавшего на их долю признания. Кроме того, Соренсен не собирался утверждать свою репутацию в литературе. Трудность возникла, когда книга получила Пулицеровскую премию за биографичность.
Кеннеди не искал этого (хотя доходили темные слухи о том, что его отец подкупил жюри), но и не отвергал: вручение этой премии стало одним из самых замечательных моментов его жизни, которыми он мог гордиться. Даже если временами у него возникала мысль отказаться, то он ее тотчас гнал, так как основанием для этого служило лишь то, что он не являлся единственным автором книги: он обвинял себя в мошенничестве, в том, что тем самым приобретает дурную репутацию, хотя во многих отношениях он был автором (даже если труды знающих толк в литературе конструктивистов не имеют никакой ценности, то, по крайней мере, они показывают, насколько запутано понятие авторства) — обвинять себя означало обвинять невиновного. И даже глава о Джордже Норрисе, в основном написанная Соренсеном, подчеркивает достоинство сенатора-протестанта, поддержавшего на президентских выборах 1928 года Эла Смита, который был католиком — еще одна черта Кеннеди. Таким образом, моральная дилемма заключалась не в самом деянии, как часто бывает в Америке, когда что-то пытаются скрыть, в результате чего журналисты начинают задавать «неудобные» вопросы. Дрю Пирсон действительно утверждал, что Соренсен — такой же реальный автор. У Кеннеди не было выбора. Как он заметил Соренсену, призывавшему быть осторожным, «это подвергает сомнению мою способность написать книгу, мою честь, когда я ставил свою подпись, и мою честность, когда я получал Пулицеровскую премию»[49]. Он мог повторить вслед за Дюма: «Я набирал сотрудников, как Наполеон назначал генералов», но шутить по этому поводу с непреклонной американской прессой было небезопасно. Поэтому он считал, что должен бороться, лгать и, выиграв это дело (Дрю Пирсон позволил себя убедить в том, что был неправ), он и Соренсен были вынуждены до конца жизни утверждать, что не возникло ни малейшей проблемы с авторством книги. Это очень понятно, но придает иронии фразе «портреты сильных духом». По крайней мере, у этого сенатора хватило духа и смелости, чтобы выпутаться из сложного положения.
