Джоконда - [2]

— Тема! — провозглашает Патай.

Загорается центральный экран. На нём — знакомый всему миру портрет: «Мона Лиза», она же «Джоконда».

Зал дружно ахает.

Я тоже ахаю, хотя и с некоторым опозданием.

На меня это производит даже большее впечатление, чем на зал.

Вот это да, вот это Патай выдал фитиль.

— Вы готовы? — кричит он, тыча указательным пальцем в сторону фрика.

— Да!!! — вопит в ответ Мойщик Окон.

— А вы готовы? — палец перенацеливается на тетку.

Та просто визжит, тряся перед собой растопыренными ладонями.

— Гонг! — командует Патай, запрокидывая лицо к потолку.

На нас обрушивается громовой удар меди. Вспыхивают в воздухе десять пустых полотен. Начинают мелькать десять пар рук, и на полотнах появляются первые цветовые мазки. Вперёд, как я и ожидал, сразу же вырывается фрик. Он с размаху бросает на полотно ком жёлтой краски, затем, рядом с ним, ляпает ком зелёной, а сверху припечатывает их огненно-алой, которая тут же стекает вниз кровавыми сгустками. Брызги летят во все стороны. Конечно, это виртуальные брызги, они никого не запачкают и, выйдя за край полотна, осыпаются искрами пикселей. Всё равно эффект потрясающий. Рейтинг фрика начинает быстро расти. Сам фрик при этом дико хохочет, подпрыгивает чуть ли не вместе с сиденьем, выкрикивает что-то несвязное, не воспринимаемое на слух. Правда, это ещё ничего не значит. Забег будет продолжаться аж целый час, и, как показывает опыт, лидеры в течение этого времени сменятся несколько раз. Я замечаю, что Арина не слишком торопится. На её полотне возникает лишь контур из разобщённых пятен, которые слабо пульсируют, словно разрываемые изнутри. Возможно, она таким образом размечает координаты рисунка, но я не уверен: в том, что касается действий Арины, всем предсказаниям и домыслам — грош цена.

Патай между тем разогревает аудиторию. Все четыреста мест заполнены сегодня реально, просветов меж ними нет. Сработала ещё одна его гениальная фишка: билеты для физического присутствия в зале продавались в этом цикле на аукционной основе, любой из них можно было перекупить вплоть до дедлайна, который объявлен был всего за двадцать четыре часа до финала. Итоговые цены вздымались как на дрожжах, одни и те же места покупались и перекупались по десять и более раз. Всё это, разумеется — в открытом доступе, демонстрировалось онлайн… Сейчас Патай задаёт вопрос депутату парламента. Тот поспешно вскакивает и сдёргивает с лица широкие, непрозрачные телеочки. Так же сдёргивают очки и ближайшие его соседи, надеясь, что и их натужные физиономии втиснутся в кадр. На ответ у депутата есть двадцать секунд. Насколько я знаю, эти двадцать секунд оплачиваются особо. Причём что именно депутат ответит — никого не волнует. Значение имеет одно: целых двадцать секунд четыре миллиона зрителей будут видеть его лицо. Ничто так не стимулирует рейтинг политика, как участие в популярном шоу.

Затем Патай поднимает некоего бизнесмена, главу корпорации то ли «БТВ», то ли «ПДБ», логотип — волк, воющий на луну, а далее — известного кинорежиссёра, который за двадцать секунд пытается отрекламировать свой новый фильм. Он слишком торопится, слова у него, пузырясь, наталкиваются друг на друга.

— Ничего не понял, — заявляет в итоге Патай.

Зал хохочет. Режиссёр счастлив: такой инцидент запомнится, а значит сумасшедшие деньги за билет были выложены не зря.

Камеры между тем переключаются на художественный процесс. Мойщик Окон, забутовав всё полотно, теперь быстрыми движениями ладоней сгоняет лишнюю краску к краям. Как будто действительно протирает тряпкой окно, отсюда, кстати, и его сценический псевдоним. А в светлой промоине начинает проступать нечто геометрическое: чуть расплывчатый конус, вроде бы пористый, с выемками по нижним краям. Покемоны и бюргеры, вероятно, ещё не догадываются, но я, имея опыт таких просмотров, понимаю, что это, скорее всего, будет громадный, во весь экран, нос с прилепленной к нему мелкой женской фигуркой. Фишка, конечно, пародия, карикатура, вряд ли она принесёт фрику победу. Нечто подобное в «Карусели» всплывает чуть ли не каждый сезон.

Тётка с громадными ягодицами тоже близка к конкретной фигуративности. Она, как я вижу, взяла за основу классический портрет Моны Лизы и теперь трансформирует его в соответствии со своим замыслом: по-волчьи заостряет ей уши, акцентирует выскобленный костяк лица, раздвигает губы, так что становится виден заострённый, как у акулы, зубной оскал, глаза заливает светящимся фиолетом, а зрачки с булавочную головку — гнилостной мерцающей желтизной. Идиоту понятно, что получится ведьма. Тётка изо всех сил старается оправдать свой псевдоним — Сатанида. Банальность, помноженная на пошлость, более — ничего. В отборочном туре с такой стилистикой она, вероятно, имела успех, но в финале у неё никаких шансов нет.

А вот юноше в сползающих очках не везёт. Раздаётся резкий гудок, и его полотно перечёркивают две красные линии. Патай извещает, что превышен анимационный максимум. В принципе для работ, оцениваемых в «Карусели», допустима некоторая движуха: мерцание, например, колебание очертаний, дрожь линий, определённые девиации цвета. Требование одно: движуха не должна превращаться в сюжет — иначе это будет уже не картина, а ролик, что не соответствует жанру. То есть на полотне может накрапывать дождь, могут чуть трепетать на ветру деревья, перемежая то синеватые, то зеленоватые блики, можно представить даже листопад или метель, но вот если прорастает из семечка стебель и распускается на верхушке его венчик цветка — это уже сюжет. Я немедленно переключаюсь на юношу и вижу, что его Джоконда, изображённая в полный рост, пытается показать нам стриптиз: играя пышными телесами, неторопливо стягивает с себя платье. Конечно, это сюжет. Без вопросов. Теперь Овердрайву (такой у очкарика псевдоним) придется всё начинать сначала.