Джоконда - [4]
Жизнь бессмысленна и скучна.
Она тянется, как вываренный, клейкий сироп, не имеющий ни вкуса, ни запаха.
А в это время сияют на горизонте заманчивые огни, гремит музыка, звучат весёлые голоса, вспыхивают аплодисменты, визуальное эхо их разносится по всем интернет-каналам. Есть, значит, есть и другая жизнь. Есть и другой, блистающий мир, где счастье в избытке, где его можно черпать ладонями. И вот они, выдравшись из провинциальной тоски, летят и летят туда, где мониторы и подиумы, где деньги возникают из воздуха, где расцветают в небе сказочные фейерверки — напрягаются, взмахивают слабыми крылышками, не подозревая, что здесь они никому не нужны, что мегаполисы переполнены точно такими же бестолково мечущимися мотыльками, что в лотерею под названием «жизнь» выигрывает один из ста тысяч и что бенгальские огни счастья не только светят, но и обжигают. Они не подозревают об этом. И вот хрупкие крылышки их сгорают, глаза мутнеют, они падают на дно и копошатся там среди мириадов своих полуобожжённых собратьев. Выбраться оттуда уже нельзя. И в конце концов мальчики делают себе прошивку «полицейский», «механик» или «бармен», а девочки — «секретарша», «официантка» или тот же «продавец-консультант». Или, в зависимости от темперамента — «специальный сервис», подразумевающий секс-услуги. Клейкий, мутный сироп обволакивает их со всех сторон.
Так что ответ на этот вопрос мне известен. Однако тут ситуация складывается немного иная. Девушку зовут Арина, и ей нынче везёт, если, конечно, это можно назвать везением. Вчера я и разговаривать бы с ней не стал, но сегодня… сегодня я поставил прошивку кандидату на выборах в наш городской парламент, гонорар — и официальный, и плюс из рук в руки наличными — получил и считаю, что теперь у меня есть полное право на отдых. К тому же такая деталь: Арина сумела просочиться ко мне аж через два электронных барьера — и тот, что в парадной, и тот, что перекрывает вход на этаж, а подобная целеустремлённость как-никак заслуживает уважения.
В общем, я усаживаю её на кухне:
— Что будешь пить?
— Что-нибудь лёгкое…
Как будто ей это поможет.
— Есть хочешь?
Она отчаянно мотает головой. Демонстрирует скромность, непритязательность, хотя, может быть, просто так взвинчена, что ей не до еды.
Тем не менее я быстренько настругиваю десятка два канапе с сыром и колбасой, укладываю поверх дольки маслин, втыкаю в них зубочистки.
Вот такой у меня дома изыск.
— Давай излагай… Нет-нет, сначала допей, расслабься, а то будешь спотыкаться на каждом слове.
— Вкусное вино, — говорит она.
Ещё бы! Приторно-сладкий парфюм, который сам я на дух не переношу. Держу пару бутылок как раз для подобных случаев.
— Так какая прошивка тебе нужна?
— «Ван Гог», — отвечает она.
Ну конечно — «Ван Гог». Об этом я тоже мог бы догадаться и сам. «Ван Гог», «Гоген», «Гойя» и «Сальвадор Дали» — четыре прошивки, лидирующие сейчас на рынке. Их заказывают чаще всего. Хорошо ещё, что не «Рафаэль», «Дюрер», «Босх» или «Леонардо да Винчи». Правда, у Леонардо слишком мало живописных работ, чтобы реконструировать по ним качественную ментограмму.
Я картинно поднимаю брови:
— Это довольно дорогая прошивка.
На самом деле стоит она гораздо меньше, чем та, что я сделал будущему депутату. Но ведь всегда полезно поднять ценовой барьер. Арина на мгновение спотыкается, а потом, преодолевая смущение, говорит, что у неё денег нет. При этом смотрит на меня так, что и без слов становится ясно, как она собирается расплатиться. Краснеет она очаровательно. Кстати, редчайший случай — девушка, которая ещё не разучилась краснеть. Или это я сам уже начинаю слегка воспарять, поддерживаемый токами коньячного жара? Ну и пускай! В конце концов отдых есть отдых, а после вчерашнего гонорара я могу позволить себе мелкую благотворительность.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать четыре.
Ого! Я думал поменьше.
— Ладно, показывай, что у тебя есть.
Арина вытаскивает из сумочки мини-проектор и развешивает на стене десяток своих работ. Я задёргиваю шторы, чтобы голограммы были лучше видны: на всех изображен Петербург. Петербург солнечный, Петербург в хмуром дожде, Петербург в сумерках, Петербург летний, в свете белых ночей… Выбор темы понятен: один из отборочных туров для «Карусели» будет происходить именно здесь, да и прошивка, если ставить её в Петербурге, обходится гораздо дешевле, чем в очумелой от денег Москве.
Дело, однако, не в этом.
Я прикрываю глаза, сижу так пару секунд, потом медленно поднимаю веки.
Ничего не меняется.
— Да, — говорю я, — в тебе что-то есть.
И хрипотца голоса, внезапно пробившаяся изнутри, по крайней мере для меня самого подтверждает этот экспертный вердикт.
— Ты не гений, но в тебе что-то есть. У тебя пейнтер какой? «Глазунов»?
— «Глазунов»…
— Знаешь, я скачаю тебе одну утилиту, поставишь её на свой «Глаз», надеюсь, сумеешь. Он будет возражать: дескать, с базовой программой несовместимо, но ты всё равно инсталлируй, ничего, разжует…
— И что?
— Посмотришь, как это будет выглядеть в новой редакции.
Она распахивает глаза:
— Спасибо…
Конечно, у неё «Глазунов», простенький, самый дешёвый пейнтер российского производства. Определить это нетрудно. У каждого пейнтера есть свои технические особенности: у «Сезанна» — «наплывающая перспектива», у «Дали» — «текучесть» линий, граней и форм, у «Гойи» — акцентированная графика светотеней, у «Поллока» — деструкция конфигурата, «ускользающий смысл»… «Глазунов» же, хоть сфумато делай на нём, всегда чуть-чуть лакирует изображение. На исполненной им цветовой поверхности обязательно проступает пошловатый затирочный блеск, профессиональный прошивщик это сразу же замечает.
