Джими Хендрикс - [57]

Все радиостанции, специализирующиеся на рок–музыке, в день его смерти проигрывали его пластинки, и даже, так называемые, дорожные радио по всей Америке, которые известны тем, что игнорируют рок–музыку, а иногда даже, никогда не слыхавшие про существование рок–музыкантов, разбили свои стереотипы и ставили кое–какие пластинки Джими.

Мич Мичелл выразился о Джими такими словами:

«Джими вдохновлял нас и был нам музыкальным братом, личностью с неиссякаемым безграничным талантом. Его присутствие мы ощущаем до сих пор, для нас он навсегда останется живым.»

Эдди Кремер, главный инженер студии–мечты Джими Electric Ladyland сказал мне:

— Не было никого, кто бы не любил и не уважал бы его, он всё ещё среди нас, это его студия, он в каждом проводе, в каждом ползунке.

Майлз Дэвис сказал мне:

— Приятно слышать, с каким единодушием все джазовые музыканты, кто хоть раз имел счастье играть с ним, знаешь, так тепло о нём отзываются. У него была определённо джазовая направленность и он должен был стать одним из нас, одним из джазовых великанов.

Пит Таунзенд сказал мне:

— Мои мысли о Джими могут показаться немного претенциозными, но я считаю, что всё что случилось в его жизни — это так много и так мало ему было на это времени, можно сравнить только со взрывом. Вся его жизнь сжалась в 26 лет, но он успел столько, сколько другие не успевают за всю свою долгую жизнь. Полагаю, жизнь ему удалась. Свершалось всё, за что бы он ни брался. Он мог бы приукрасить многое, но неужели он бы это сделал? Его жизнь это непрерывное путешествие, восхождение — разве я не прав? — медленное и упорное и очень тактичное (или же это был взрыв?). Так что я думаю, если бы он не умер, скорее всего, он бы перезрел.

— Думаю, многих он шокировал. Сказать, что он был разносторонним музыкантом, это ничего про него не сказать. Я имею в виду, что если вам случалось слышать, как он играет на акустике, вы этого никогда не забудете.

— Что только не говорят про него. Большинство считают его дикой обезьяной, но, думаю, они не слышали его просто играющим на гитаре, понимаешь, о чём я, а?

— Как бы там ни было, мы потеряли настоящего музыканта, некому больше так играть.

Эрик Бёрдон говорил мне:

— Чёрная Америка проспала его. Но остались записи, остались кадры и ещё не поздно им проснуться. Думаю это должно всё же произойти.

— Надеюсь, они поймут, кем он был для них. Дай им только время. Проще простого.

А когда я встретился с Джоном и Йоко, разговор пошёл, естественно, о Джими, о его смерти, и Джон сказал мне, что считает Джими «трубадуром от рок–музыки, новатором, одной из самых влиятельных фигур нашей эпохи, совершенно самобытным».

Я спросил, как он считает, долго ли будут помнить Джими и его музыку, на что Джон ответил:

— Его будут помнить, пока музыка будет оставаться частью нашего существования, а это, я уверен, будет всегда.

В его адрес было сказано множество тёплых и любящих слов, слетающихся со всех уголков нашей планеты.

Пресс–секретарь Джими, Майкл Голдштайн, написавший официальный некролог, сказал:

«Что мне сказать? Определённо нам будет не хватать Джими. Публика будет помнить его выступления, его образ. Я буду помнить его улыбку, его смешливость, его подмигивания… его шёпот. Всё, что относилось ко мне лично. Буду помнить наши долгие беседы в длинных переездах, когда мы перепрыгивали с темы на тему. Я потерял члена своей семьи. Даже боюсь подумать, что будет с рок–н–роллом, с людьми без него.»

Эрик Долфи[2] сказал:

«Его смерть ударила по мне, ударила по Колтрейну. Не думаю, что мир сможет когда–либо снова насладиться чем–то подобным. Не думаю, что когда–либо появится такой силы артист.»

Дон Ван Влиет (капитан Бифхарт) сказал:

«Вряд ли он знал, сколько бы он мог сделать, он был слишком хорош. Считаю его одним из тех, кому отдался этот инструмент. Он не боялся экспериментировать. Но эти наркотики, дружище, знаешь, эта дурь, её следовало бы выбросить в память о Чарли Паркере, ведь так, а? Не расширить ею твоё восприятие, не отодвинуть горизонт. Странно, но многие по–прежнему так думают. Это тупик, эта дурь. Вся эта дурь, вся эта дурацкая жизнь. Но Джими не такой, он был слишком хорош. Эх, сколько бы он мог ещё сделать.»

Чарльз Ллойд сказал:

«Он был из тех молодых красавчиков, кто приезжает из глубинки, покорить мир, и я очень надеюсь, что ему не пришлось заплатить за это тем, чем заплатили Лестер Янг, Чарли Паркер и Билли Холлидей. Ибо он был мил, мягок и робок. Ума не приложу, что привело его к такой развязке, но мне это принесло много боли. Что ты скажешь на это? Мы живём в уродливом мире. Но музыканты особенный народ, их защищает их дело. Не понимаю вполне, что это значит, но, может быть, нам не следует говорить об этом?»

Робин Трауэр из Procol Harum рассказал мне:

— Его недооценили. Они говорят: «О, он велик». Но они не понимают, а может, им не дано понять, что они упустили его. Думаю, они просто пропустили его мимо себя. Думаю, только через лет 20 они поймут его. У него не было границ, понимаешь, о чём я? Он бесконечен.

И ещё приведу слова Эрика Клаптона:

— Его смерть — горькая утрата для каждого, кто любит музыку и что–то непостижимое для меня лично, как его друга.