Джими Хендрикс, история брата - [7]

Отцом нам с братом запрещалось одним ходить к маме домой, но это нас не останавливало и мы часто незаметно ускользали. Как только отец срывался на работу, мы совершенно незаметно для соседей исчезали из дома. Через подвал мы пробирались к чёрному ходу и оказывались на противоположной стороне улицы прежде, чем кто–либо успеет обратить на нас внимание. Обычно отец возвращался не раньше полуночи, обычно к часу ночи, так что у нас было предостаточно времени вернуться от мамы незамеченными.

Самое забавное в этом то, что отец часто грозился отослать нас к матери, как если бы это было самым страшным для нас наказанием. Мы же, напротив, только и мечтали об этом. Мы с Бастером даже старались плохо вести себя, чтобы вывести отца из себя и чтобы он в сердцах отослал нас к маме. Однажды брат специально разбил настольную лампу и отец, рассердившись, собрал наши зубные щётки пару чистых рубашек, упаковал это и прогнал нас к маме.

— Чёрт бы вас побрал! — гремел он. — Что за парни! Я отошлю вас жить к вашей матери!

Реальной угрозой было для нас остаться дома без еды и света, да и находиться дома с отцом, для всех нас троих было сплошным страданием. Поэтому мамина квартира была для нас своего рода наградой. Всё что мы ни делали вместе, было для нас очень волнительным и запомнилось на всю жизнь. И не только то, что мы регулярно завтракали, обедали и ужинали. Просто нам было хорошо всем вместе.

Мы с братом посчитали чудом, что на рождество 1954 года мама вернулась. Они помирились и мы с Бастером оказались самыми счастливыми сыновьями в мире. Живя в квартале Райнер–Виста, праздники не приносили нам радости. Мы с Бастером обычно засыпали в рождественские вечера, мечтая проснуться на куче подарков, но этого там так никогда и не произошло. Единственное, что мы получали на Рождество, это намного денег, которые давала нам бабушка Клариса. Здесь же, в новом нашем доме на углу Вашингтона и 13–й, мы не спали всю рождественскую ночь, прислушиваясь, как наши родители шептались и шуршали обёрточной бумагой в другой комнате. В воздухе висело такое радостное возбуждение, что мы ни на минуту не смогли сомкнуть глаз в ожидании наступления утра. Это был один из тех немногих случаев, когда папа, мама, Бастер и я были действительно счастливы и ощущали себя одной семьёй.

Когда наконец, взошло долгожданное утреннее солнце, мы с братом выскочили из своих кроватей и понеслись к рождественскому дереву. Только наши с Бастером радостные улыбки были видны в ворохе разноцветной обёрточной бумаги, мы разворачивали подарки так быстро, как только могли. Мы взвизгнули, когда я в коробке обнаружил настоящий игрушечный экскаватор, миниатюрную точную копию Грейхаунда и красный фургон переселенцев, а Бастер — совершенно новый блестящий красный Швинн, настоящий кадиллак среди велосипедов! Не стоит говорить, что брат тут же захотел опробовать его в действии. Как только мы вытащили его на улицу, брат, посадив меня на раму, помчался на нём с такой скоростью, с какой только мог. Ему не терпелось показать всем друзьям такой великолепный подарок. До этого Рождества мы не получали ни одного подарка и, естественно, нам хотелось чтобы все узнали, что наши родители подарили нам. Мы были на седьмом небе от счастья. Мы не знали, как реагировать, такое с нами было впервые. После полудня мы на новом велосипеде объездили все соседние улицы, заезжая в гости к каждому из нашего квартала. Мы совершенно забыли про то, что не предупредили родителей, и когда мы в конце дня вернулись домой, отец был пьян и ужасно рассержен.

— Вы, парни, вы пропустили Рождественский ужин! А ваша мама так старалась! Она трудилась всё это чёртово Рождество! — орал отец.

То Рождество было самым счастливым для всех нас. Это единственный момент, когда мы все ощутили себя семьёй. Но когда праздничное возбуждение спало, всё потекло по–прежнему руслу. Мы продолжали наши нескончаемые путешествия на этом несчастном велосипеде, но они не делали нас более счастливыми. Следующие несколько месяцев прошли под знаком алкоголя и драк. Этого времени отцу хватило, чтобы превратить нашего красавца Понтиака в побитый грязный драндулет. Хрупкий мир вокруг нас последовательно уничтожался. Автомобиль покрылся вмятинами и царапинами. Брезентовый верх был весь в порезах, а передняя фара разбита. И каждый раз как мы все вчетвером возвращались на нём домой, отец с матерью тузили друг друга прямо в машине и, казалось, к концу поездки от машины ничего не останется. Так с каждым разом нам с Бастером оставалось всё меньше и меньше места на заднем сидении, ведь там скапливались разбитые детали.

Последняя поездка на нашем Понтиаке оказалась самой трагичной. Погода была ужасной, мы все вчетвером возвращались после ужина в кафе Тай–Кунг домой. Как всегда наши родители много выпили за ужином и готовы были вцепиться друг другу в горло ещё до того как добрались через всю парковку к своему автомобилю и ни забрались внутрь. В дороге ситуация ещё более накалилась, машину мотало из стороны в сторону, но отец изо всех сил старался довести нас домой в целости и сохранности.