Джими Хендрикс, история брата - [62]

И как всегда, его менеджеры наблюдали за каждым нашим шагом. Джерри и Майк не видели меня несколько месяцев с того времени, в Лос–Анжелесе, но я не заметил в них никаких изменений по отношению ко мне, похоже, они вообще были недовольны не только моим существованием, но и тем, что у Джими оказались родственники.

В Колизее Джими вышел на сцену в тёмно–оранжевых обтягивающих бархатных штанах и золотистой блузе. В какой–то момент мне показалось, что это шаровая молния, а не мой брат. Где–то уже в конце выступления, Джими резко присел и штаны сзади лопнули. Тут же на сцену выбежал один из роуди, держа в руках флаг конфедератов. Так что последние два номера он отыграл опоясанный знаменем революции. Я вообще удивлялся, как его сценическая одежда выдерживала так долго. Бархат и сатин, из которого она была сшита, очень непрочны, и его экспрессия была выше предела возможностей этих тканей. Под софитам одежда его выглядела великолепно, но в деле она оказывалась совсем недолговечной, поэтому обычно такую одежду я называю временным гардеробом.

Сцена Колизея с огромным стеклянным куполом вращалась, стеной лил дождь, а молнии сверкали одна за одной, создавая сверхъестественный фон. Но что–то сломалось, сцена остановилась и музыканты оказались лицом только перед частью слушателей. Почти в тот же момент остальные, которые оказались сзади, повскакивали со своих мест в поисках лучшего обзора. Но люди перед сценой стояли настолько плотно, что им было не пробиться.

После концерта Джерри отвёз всех нас в гостиницу Шервуд–Инн, находящуюся в Ю-районе Сиэтла, в забронированный за Джими номер. Когда разговор зашёл о дальнейших его планах, Джими рассказал мне, что после концерта на Гавайях будет в Нью–Йорке, где продолжит запись для нового альбома. Я почувствовал, что он полностью уже был готов сменить не только музыкальное направление, но и поменять стиль всей своей жизни. К этому времени он был уже уделан Экспириенсом и сыт по горло своими менеджерами, манипулирующими им в каждую секунду и управляющими его делами по своему усмотрению. Мне было приятно видеть, что он, наконец, задумался о себе.

— Эти деловые кошары каждый новый день заставляют меня подписывать какие–то бумаги, — пожаловался мне Джими. — Я же хочу только одного — сконцентрироваться на своей музыке, но это становится всё труднее. Я надеюсь скоро избавиться от этих парней и начать своё личное путешествие — новая группа, новый менеджмент. У меня будет своя студия и я собираюсь основать свою собственную граммофонную компанию.

На следующее утро отец подъехал к отелю, чтобы мы все смогли проводить Джими в аэропорт. Отцу всегда нужно было самому сказать Джими напутственное слово перед полётом. Мы проводили его до ворот и смотрели ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Ему предстояли концерты в Сан–Диего (в Sports Center), на Сан–Хосе Поп–Фестивале в Санта–Клара–Каунтри в Калифорнии и, затем, на Гавайах в Гонолулу в Вайкики–Шелл. А я ещё несколько вечеров провёл дома с Джун, Жени и отцом. Мне бы чуть подумать насколько важным было бы для меня тогда моё возвращение на базу и продолжение службы, а мне вместо этого рисовался чудесный мир возможностей, открывающийся передо мной в будущем вместе Джими.

Сначала, я решил, что было бы неплохо провести несколько дней с моей подружкой, Лидией, и уверил себя, что вернусь в начале следующей недели. Но пришёл понедельник и я уговорил себя, что обязательно сделаю это на следующей. И вместо того, чтобы вернуться в армию, отслужить положенное время и предстать перед лучезарным будущим, я попал под влияние своей старой особенности. После нескольких месяцев безуспешной борьбы с самим собой, обещаний, которые я давал самому себе и сам же не сдерживал их, я был полностью охвачен внутренним страхом. Я проскочил точку возврата. Всё выглядело так, как если бы страшное чудище собиралось прийти за мной и унести меня в своё царство.

Глава 13. Сумерки

После его последнего визита в Сиэтл, я попробовал напасть на след Джими в Нью–Йорке, но там, в своей квартире, он не появлялся. По телефону чей–то голос мне пытался объяснить, что они не только не знают где он, но и не знают вернётся ли он вообще. Очень может быть, голос принадлежал одному из тех, кто всё время против нашего с ним общения, кто знает. Не слишком ли много я приложил к этому усилий, но я не мог игнорировать возможность лёгких денег. После моего первого погружения в Лос–Анжелесе, кокаин стал частью моей жизни (вместе с травой, LSD и алкоголем). Я был нагружен под завязку круглые сутки. А когда я нагружен, улица — вот то место, где меня можно было всегда найти.

Летом 1969 года я выехал из отцовского дома на Сиворд–Парк и снял номер в одной очень приятной гостинице на Вашингтон–Плаца. Так мне был гораздо свободнее в своих действиях, я мог выходить и приходить в любое время дня и ночи, без того, чтобы натыкаться на расспросы отца. Хотя у меня и оставалась приличная сумма от той, которую мне передал брат, я продолжал сам изыскивать способы увеличить количество моих наличных денег. Не то чтобы я не мог попросить снова денег у брата, он и так дал мне предостаточно. LSD стало очень популярным и, я бы сказал, даже модным в Сиэтле. Мы с дружками стали бомбить все концерты, проходящие в Колизее, и стали делать хорошие деньги. Фокус состоял в том, что шприц наполняли несколькими каплями LSD, а затем до полного объёма — Kool–Aid. Проходя по рядам на парковке, я толкал их по шесть долларов, вместо двух за десяток.