Джейни-Мери - [2]

- Ничего не принесла, - сказала она, глядя на маму. - Хлеба никто не дал, а дяденька сказал, что святые отцы выйдут только через час.

Она с надеждой оглядела комнату, но увидела на столе лишь несколько хлебных крошек. Неубранным сором они лежали на засаленной цветастой скатерти. В центре стола возвышался эмалированный кувшин, вокруг него сгрудились невымытые чашки. Только здесь, дома, Джейни-Мери вдруг поняла, сколько шагов она намерила за сегодняшнее утро. И ни за одной дверью ее не встретили приветливо. Мама сердито заговорила:

- Раз так, сиди без хлеба. Небось и не думала его искать, дрянь эдакая! Пройти по улице и заглянуть к монахам - неужели на это два часа надобно? А у нас животы подвело. И Джонни бы так и ушел носить щепу на голодный желудок, не припрячь я для него кусочек. Небось и не думала ничего искать!

Эмаль на кувшине была отколота в трех местах. Трещины расползались паутиной, словно чернильные кляксы, которые так марали ее тетрадки. По боку каждой чашки тянулась желтоватая полоска - следы чая. Стол вдруг поплыл перед глазами, а голос мамы доходил словно издалека. Хорошо бы сесть, мелькнуло в голове Джейни-Мери.

- Шляешься, - продолжала браниться мама. - Вечно шляешься со своими подругами. Дождешься, я тебе пошляюсь. Отправляйся назад, вот что. В доме все равно хоть шаром покати. Иди к монахам и жди, что дадут, как подобает доброй христианке. Да сумку возьми с собой. Пока хлеба не получишь, ни о чем другом и думать не смей.

Джейни-Мери стояла, стиснув перед собой кулачки, и снизу вверх смотрела на мать. Господи, неужели придется снова идти за хлебом?

- Я просила, - сказала она. - Во всех домах просила.

- Значит, плохо просила, - отрубила мать. - Проси, пока не дадут, - и, круто повернувшись, вышла из комнаты.

Джейни-Мери поплелась в угол за сумкой. Наклонилась поднять ее, и тут кухня закачалась и потемнела. Когда Джейни-Мери была уже в дверях, мать крикнула ей вслед:

- Не глазей по сторонам, не будь недотепой. Уж ты не перетрудишься, это точно. Всем достанется, только моя уйдет с пустыми руками.

И вот она снова бредет по старым кривым улочкам, а вокруг - карусель колес и ноги, ноги, ноги. Дома круто вздымались над Джейни-Мери, совсем крошечная рядом с ними, она еле волочила по мостовой грязные босые ноги. В этот час в магазинах на Николас-стрит было полным-полно женщин, они торговались из-за каждого пенни. Продавцы в белых халатах проворно нагибались над мраморными прилавками, предупредительно склоняли голову и с готовностью поднимали карандаши, сновали между прилавком и полками, бросали товар на весы, а потом слюнявили огрызок карандаша и сосредоточенно черкали на бумаге какие-то цифры. Бывало, Джейни-Мери останавливалась и смотрела, как они работают, но сейчас она прошла мимо, не повернув головы. Губы у нее затряслись - это по улице прогрохотал трамвай; рельсы блеснули на солнце, но блеск был тусклый, холодный. Ничто не грело и душу. Только катились друг за другом трамваи, шлепали по мостовой подошвы, а над домами, на шпиле монастыря святого Николая, сиял тонкий крест.

В день благословенного хлеба святые отцы всегда устанавливали перед монастырем деревянный прилавок.

Возле него стояли два монаха и наблюдали за тем, как собирается очередь. Глаза Джейни-Мери то и дело застилала пелена, но она внимательно оглядела все вокруг - отца Бенедикта не было видно. Хлеб еще не приносили, хотя очередь росла на глазах. Джейни-Мери пристроилась в хвост, стараясь держаться поближе к стенке. У стены удобнее - тут так просто из очереди не вытолкнут. Сперва было очень холодно, но вот подошли еще люди, и воздух потеплел. Все, как и ожидала Джейни-Мери, запаслись корзинками и шалями, драными сумками и ветхими пальто; скоро люди окружили ее плотным кольцом. Были здесь и мужчины - старики пенсионеры и безработные.

- Много, наверное, не дадут, - говорил кто-то в очереди. - Утром тут такая толпища собралась - ужас!

- Эй, черт бы вас побрал, полегче там! - сердился другой голос. - Зачем напираете?

- Тихо, тихо, ребенка раздавите!

Этим разговорам не было конца. Сперва люди рьяно бранились. Потом стали сердиться - сколько можно стоять? Они недовольно переминались с ноги на ногу. То и дело сплевывали и шумно вздыхали.

Джейни-Мери стало страшно - она возле самой стены, и вдобавок все на три головы выше ее. Она почувствовала себя такой слабой, ей захотелось выбраться из очереди. Но вокруг, куда ни глянь, - плотная стена тел, а внизу - сплошь ноги, даже земли не видно. Она попробовала посмотреть наверх, но не смогла. Только через час на ступенях появился отец Бенедикт.

- Отец Бенедикт, да благословит его бог, - послышалось в очереди. - Раз он здесь, задержки не будет.

Толпа заколыхалась, Джейни-Мери оторвали от земли, и она потеряла свое место в очереди. Теперь она оказалась за сутулым мужчиной в потасканном пальто и в подбитых гвоздями ботинках. Воротник его пальто был усыпан жирными хлопьями перхоти. От пальто шел дурной запах, но Джейни-Мери больше тревожило другое - его ботинки. Они неуклюже топали по мостовой совсем рядом с ее босыми ногами. Гвозди с ромбовидной шляпкой опоясывали каблуки двойным кольцом. Джейни-Мери даже наклонилась, лишь бы не терять ботинки из виду, лишь бы уберечься от них. Она не могла отвести от них глаз. "Выпустите меня", - попросила она стоявшего рядом мужчину, но, даже услышь он ее, все равно помочь ничем бы не смог. Она пыталась привлечь к себе внимание, но люди о ней позабыли и знай перемалывали то, что и так всем было известно.