Джентльмены - [126]

Черстин блаженно улыбнулась и одарила нас обоих утренне-прощальным поцелуем, чтобы затем собрать свои вещи, разбросанные по всей квартире. Бог знает, чем они занимались ночью.

— Я хотела бы иметь эту песню, — сказала она, наконец, уже на пороге. — На кассете — вы можете ее записать?

— Наверное, сможем, — ответил Генри.

— Тогда я смогу слушать ее в машине и думать обо всех вас.

Черстин скрылась, и Генри взглянул на меня поверх газеты, глупо улыбаясь.

— Девушки тоже птицы, — сказал он, изображая того дебильного орнитолога, который веселил весь шведский народ лет пятнадцать назад.

Я бросил в него кусок сыра.

Лео в кои-то веки встал до обеда. На кухне его встретили сдержанными вздохами и тихим свистом. У него тоже был смущенный вид, но в то же время гордый и слегка раздраженный. Жевательная резинка Черстин застряла там, где ей было совсем не место.

Шепот и шорох за моей дверью были едва слышны, но все же их оказалось достаточно, чтобы меня разбудить — с самого детства у человека формируется особая чувствительность к праздникам и знаменательным датам, которые всю жизнь хранят магию, отмеченную в календаре. Это был день Святой Люсии, Генри открыл двенадцать окошечек в рождественском календаре с волхвами, а я открыл заспанные глаза и уставился на будильник, который показывал начало седьмого: я проспал совсем немного — вечер накануне был долгим и тяжелым.

Шорох и шепот в коридоре продолжались, и я старался различить голоса: я слышал женщину, Люсию, но не мог понять, кто это. Вечер накануне, как уже было сказано, выдался не из легких. Все началось с представления в честь нобелевских лауреатов на Страндвэген. Меня, к величайшему моему изумлению, пригласили в качестве молодого литератора, и я чувствовал себя глубоко польщенным, не говоря уж о Генри Моргане. За неделю до самого события, когда пришло приглашение, этот любопытный сплетник прочитал каждое слово через мое плечо, по которому затем изо всех сил похлопал. Это конфирмация, признание того, что я принадлежу к культурной элите, сливкам писательского сообщества, говорил он, утверждая, что в будущем мое имя еще не раз прозвучит во всеуслышание. Со мной все будет не так, как с Лео. Сам я не мог вычислить, кто прислал открытку, — насколько мне было известно, мы с Исааком Башевисом Зингером до сих пор не встречались лично.

Как бы то ни было, празднование было помпезное, и, заплутав в толпе с бокалом шампанского, я, разумеется, натолкнулся на издателя Торстена Франсена — тут-то все и прояснилось. Разумеется, пригласил меня он. Рядом с Франсеном была его элегантная жена, которая просто обожа-а-ала мои произведения и просто обожа-а-ала произведения мистера Зингера.

— Вы еще не говорили с ним?! — кудахтала фру Франсен, орошая рукав моего пиджака шампанским. — Вы должны использовать этот шанс! Он потрясающий человек, совершенно чудесный.

— Я вам верю, — кивнул я.

— Расскажи, как продвигаются дела с «Красной комнатой», — попросил меня издатель. — Сколько ты успел написать?

— Прилично.

— Когда пришлешь?

— Не знаю. Черт, здесь не лучшее место для деловых переговоров!

— А иначе тебя не поймать — ты только авансы просишь, а я хочу знать, как идут дела!

— Хорошо, — сказал я. — Просто отлично.

— Ты получил неплохой аванс, разговоры пошли, знаешь ли. У меня тоже есть начальство.

— И ты не боишься в этом признаться, Торстен? Чертовски честно, — сказал я, заглядывая ему в глаза. — Ни разу не слышал, чтобы начальник признавался в том, что у него тоже есть начальство — разве что в случае катастрофы.

— Клас, это почти катастрофа. Книга должна лежать на прилавках весной — лучше всего в апреле, после распродажи. Осталось четыре месяца.

Я занервничал, к тому же в помещении было ужасно жарко, по моим щекам стекал пот, и шампанское закончилось. Франсен зажал меня в тесном углу, и я мог лишь отвечать неопределенными обещаниями и оправданиями, но вскоре мне на выручку пришел израильский посол: в сопровождении сверкающего платья фру Франсен он подошел ко мне со словами:

— You are a young writer, yes? Then you must meet mr Singer. All the young Writers must meet mr Singer![59]

— O’key, — сказал я. — I do want to meet him.[60]

Посол провел меня через толпу к маленькому кивающему старичку, который щурился в уголке с усталым и изможденным видом — кто только не пожимал ему руку, от восточного побережья Америки до европейского побережья Балтийского моря.

— This is a young swedish writer,[61] — сказал посол и подтолкнул меня к оракулу.

— Hello, mr Singer,[62] — сказал я.

— Hello, young writer, — сказал Маг. — Do you live here? — И не успел я ответить, как он продолжил: — I am Isaac Bashevis Singer and I live in New York, very, very nice too meet you.[63]

На этом разговор был окончен, ибо, как только мы пожали друг другу руки, некая дама в жемчужном колье вонзила когти в плечи этого маленького, похожего на мышонка старичка, обрушив на него каскад льстивых фраз, затем втиснула в его кулак свою ручку и по буквам произнесла свое имя, которое, несомненно, значилось и в аристократическом альманахе, и в налоговом списке. Она желала любой ценой заполучить автограф.