Джентльмены - [125]

— Не ссорьтесь, мальчики, — попросила Черстин. — Можно посмотреть квартиру?

— Класа, покажи даме апартаменты, пока я закончу на кухне, — отозвался Генри и исчез.

Ужин проходил, как строгая, но полная достоинства церемония, деликатесы были хороши, а вина — просто восхитительны. Они-то и заставили Хозяина слегка пренебречь этикетом.

Черстин жевала жвачку даже за кофе, но ни Генри, ни я не были в силах делать ей замечания: к концу ужина все расслабленно сидели в креслах гостиной, закинув ноги на пуфы, и отдыхали. Огонь меж двух фигур под названием «Правда» и «Ложь» потрескивал усыпляюще, он убаюкивал.

Генри был вполне доволен собой, а в такие моменты на лице его возникало особое, глуповатое выражение, глаза превращались в этакие щелочки. Теперь, после нескольких часов бесед, угощения и развлечения, он чувствовал себя идеальным хозяином и с полным правом наслаждался кофе и коньяком перед пылающим камином.

— Ну и странные же вы хитрецы, — ни с того ни с сего вздохнула Черстин.

— Ну уж, хитрецы, — отозвался Генри. — Я бы не сказал. Мы здесь живем почти как монахи.

— Ну уж, монахи, — возразил я.

— Черт возьми, Класа! — воскликнул Генри. — Знаешь, что мы сейчас сделаем?!

— Посидим спокойненько, наверное.

— Песня! — прошептал он. — «Черри с траурной лентой и линзами»!

— Точно, черт побери!

Мы быстро допили кофе и коньяк и позвали Черстин в комнату Генри, где стоял рояль. Усадив ее на софу с черными кистями, мы зажгли пару свечей для настроения и отыскали ноты к той песне о Черстин, которую сочинили в День всех святых. Мы почти забыли ее, поэтому на первых аккордах у Генри был весьма смущенный вид. Черстин же, наоборот, развеселилась.

Генри-мастер развлечений сыграл песню без единой ошибки — возможно, с излишним напором, но не без чувства. Глаза Черстин блестели, ее глубоко тронул наш знак внимания, она аплодировала, а затем наградила нас объятиями и поцелуями с ароматом «Стиморол».

— Еще раз… Пожалуйста, сыграйте еще раз! — попросила она. — Мне никогда раньше не посвящали песен, пожалуйста!

Мы с Генри охотно пропели «Черри с траурной лентой и линзами» еще раз. Наша муза вслушивалась в каждое слово о чудесной скорбящей близорукой дочке Лотерейного Короля. После мы вернулись в гостиную, чтобы подбросить дров в камин, выпить грога и поговорить об общих друзьях и общих врагах. Общих друзей мы обнаружили только тогда, когда выяснилось, что все трое изрядно пьяны.

В это же время вернулся Лео, который был в кино. Было уже больше часа пополуночи. Он необычайно вежливо поздоровался с Черстин, а та проводила его долгим взглядом. Лео налил себе грога и закурил сигарету у шахматного столика: ему внезапно понадобилось сделать очередной ход в поединке с Леннартом Хагбергом из Бороса.

Генри был в превосходном расположении духа и вовсю расхваливал брата, его стихи и потрясающий шахматный талант.

— Всегда мечтала играть в шахматы, — сказала Черстин.

— Тогда у тебя под рукой гениальный учитель. — Генри кивнул в сторону Лео.

Черстин не была скромницей: она немедленно отправилась к учителю, который в кои-то веки оказался весьма общителен и тут же принялся объяснять свойства фигур, растолковывать ход недели — почему, как и какой эффект это должно произвести на противника.

Генри широко зевал, я тоже клевал носом. День выдался непростой, ужин оказался настоящим испытанием, а грог только усугубил положение. Вскоре я услышал сопение задремавшего Генри и шипение задремавшего камина, в углу бормотали Черстин и Лео — казалось, их голоса доносятся из соседней квартиры. Огонь тепло освещал стены и кресла, и я тоже уснул.

Когда я очнулся, в гостиной было невероятно холодно. Генри стоял передо мной и трепал меня по щекам, стараясь привести в чувство. Рассвет прокрался в комнату, словно привидение, и наполнил квартиру тем особым полумраком, который порой нагоняет такую тоску. Но на этот раз тоски не было, я чувствовал себя совсем неплохо.

— Черстин… — прошептал Генри.

— М-м, — промычал я. — Что с ней?

— Она и Лео, — Генри подмигнул. — Они вместе.

— Повезло ему, — кисло ответил я.

— Можно и так сказать. — Генри хмуро пожал плечами. — Я разведу огонь.

На часах было только семь, и мы старались оттаять перед завтраком. Ложиться спать не было ни малейшего смысла, это испортило бы весь день. Мы решили сделать вид, что все идет как положено.

На кухне ждала грязная посуда, оставшаяся после вчерашнего ужина, и нам пришлось приняться за работу, засучив рукава. Спустя час мы покончили с уборкой и приготовили монументальный завтрак с опохмелом. Как только мы уселись и развернули утренние газеты, у туалета послышались крадущиеся шаги, и вскоре на кухне возникла слегка потрепанная Черстин. Вид у нее был весьма смущенный, но мы изо всех сил старались ее приободрить — ведь произошедшее вовсе не было явлением исключительным, скорее, наоборот. Как бы то ни было, она с огромным аппетитом позавтракала и стала собираться на работу — возможно, ее уже звали по рации.

— Вы такие славные ребята, — повторяла Черстин снова и снова. — Вы же не обижаетесь на меня?

— Обижаться? — с возмущением переспросил Генри. — Чтобы я обижался?!