Дженнифер и Ники - [32]

Она откинула назад волосы. В знак признательности Кэти сложила ладони вместе и вежливо поклонилась. Теперь ей было о чем подумать.

— Есть еще вопросы? — спросила Вида, обводя взглядом комнату.

Дженнифер молчала и заговорила, лишь когда Вида вопросительно взглянула на нее:

— Сегодня я пережила много замечательных моментов, но я все еще не знаю, смогу ли я сделать это. Я имею в виду, что мне придется еще перебороть свое отвращение к гениталиям.

— Я рада, что вы высказались, Дженнифер. Мы все знаем вас как замечательного фотографа, и, конечно, по вашей статье в «New Man». В каком-то смысле вы секс-символ Америки. Поэтому если даже вы испытываете затруднения в отношении собственных гениталий, здесь что-то не так.

Все глаза устремились на Дженнифер.

— Я просто подумала, что вы правы. Вот что я хочу сказать. Я мастурбирую, как и все остальные. Но всякий раз мне немножко стыдно делать это. Как будто я обманываю или что-то в этом роде. И я никогда не смотрю на себя.

Ласковая улыбка Виды ободрила ее:

— Продолжайте, для женщины важно сказать об этом.

— Это все. Я фотограф, а не оратор. Все, что, вижу я стараюсь запечатлеть на пленку. Мне трудно объяснить, что это значит, чувствовать, как, играя с собой, ты становишься свободней, но, думаю, это правда.

— Можно попросить вас об одолжении, Дженнифер?

— Пожалуй… можно. — А что ей оставалось делать.

— Сегодня на вечер по плану назначена демонстрация. Вы согласны?

— Согласна что?

— Продемонстрировать. Показать нам, как вы мастурбируете. Идите на стол у окна, — она указала на стол, напоминающий гинекологическое кресло, оснащенное стременами, — и просто позвольте себе расслабиться.

— Я… я не думаю, что смогу.

— Почему же нет? Здесь только мы, женщины. Суть демонстрации в том, что чем больше удовольствия вы доставите себе, тем больше будет поддержка аудитории. Мы все последуем вашему примеру на столе или прямо в зале.

Дженнифер дрожа влезла на стол.

Она боялась, что кто-нибудь засмеется, но женщины молчали, исполненные уважения к ее смелости первой публично проделать то, что все они, за исключением Виды Ланкастер, до сих пор делали лишь в кабинете гинеколога.

Не то чтобы они мастурбировали перед доктором, но когда Дженнифер раздвинула свои восхитительные ляжки и вдела ноги в металлические стремена у основания экспериментального стола, они вдруг припомнили те фантазии, что приходили им в голову, пока врач орудовал своими холодными инструментами.

Они обступили Дженнифер в ожидании, когда она начнет. Ее пальцы нервно бегали по ляжкам, кружили по треугольнику внизу живота.

— Прикоснись к себе, Дженнифер, — торопила Вида, — как ты делала это, когда была маленькой.

Другие голоса присоединились к голосу Виды, и Дженнифер, понукаемая ими, принялась тереть и ласкать свою грудь. Она закрыла глаза и вызвала в памяти образ Алэна, мечтая, чтобы он был сейчас здесь и удовлетворил ее желание.

Продолжая настойчиво массировать места, служившие источниками удовольствия, она забыла о смотрящих на нее людях. Их внимательные глаза и сдерживаемое дыхание отодвинулись и померкли. Она знала, что впервые в жизни она способна лететь туда, куда она хочет. Раньше она мастурбировала, чтобы снять напряжение, секс как таковой имел при этом второстепенное значение. Теперь она обрела нового любовника: себя саму.

Ей предстояло оторваться от земли, отягченной предрассудками, предупреждениями и намеками, и она поднялась, и, пронзая верхние слои стратосферы, она слышала уже только мерную работу машины: стук сердца, шум врывающегося в легкие воздуха, легкую дрожь в животе.

— Давай, Дженнифер, лети, — подбадривала ее Вида Ланкастер, и откуда-то из рокочущей глубины до Дженнифер донеслись голоса других женщин, которые восторженно визжали, когда она снова, снова и снова достигала вершины, всякий раз по собственной воле.

16

— Не хочешь ли ты подарить мне подарок, милашка? — обратилась Дженнифер к невысокому, видимо робеющему мужчине, который нерешительно топтался у двери в спальню. — В конце концов, это наш первый раз.

Мужчина протянул ей две сложенные пополам пятидесятидолларовые бумажки и, когда она взяла деньги, слегка ткнул пальцем ей в ладошку. Она делано засмеялась, потом повернулась спиной к нему, чтобы спрятать деньги в ящик комода. Она была в шелковой юбке и на каблуках.

Мужчина нетвердо держался на ногах, но торчал, подумать только, он торчал! Когда он только вошел в ее просторную гостиную, в квартире на Парк Авеню, где три дня в неделю Дженнифер работала жрицей Афродиты — девушкой по вызову, доступной любому мужчине, она подумала, что с этим мужчиной будут проблемы. Он горел внутренним огнем.

У него было сильное, но страдающее лицо. Он казался полным, но полноту придавали ему хорошо развитые мышцы, а не жир. Он носил дорогой костюм, подобранный, однако, без вкуса и дерзко закрученные кверху усики. Его звали Адам, судя по тому, как он представился, подчеркнуто внятно произнося свою фамилию. Глядя на Дженнифер своими мутными глазами, он сказал, что он армянин, художник, изображающий в абстрактной манере женские тела. Два года он провел один в Вермонтском сарае, переделанном под мастерскую, рисуя воображаемые груди и ягодицы. Это был страстный человек с большими руками, видимо обуреваемый желаниями и старающийся загасить этот огонь крепким брэнди. Он пришел к ней, потому что так долго не был с женщиной, что счел бы жестоким явиться к обычной девушке, не утолив прежде свою долго сдерживаемую страсть.