Джек-потрошитель с Крещатика - [154]
Но теперь Мстислав точно знал, кто обитает тут, на дне Провала.
Его погибель!
Он прижался к покрытой мхом земле, очередной раз давая руками передышку. Вороны, теперь уже не мертвые, а живые, кружились над ним — вороны всегда чуют добычу. И у него больше нет сил выпустить стрелу, отомстить им за выклеванные глаза, за разорванное белое тело, за падаль, которой станет он, Мстислав, когда день вновь сменит ночь. И никуда не спрятаться, не укрыться от воронья — они дождутся своего страшного часа, попируют на тризне.
Он повернул голову и вдруг краем глаза заметил в склоне оврага невысокий проход в земляную пещеру… Кто-то живет там! Или жил? Быть может, укрытие поможет ему?
Ему пришлось собрать все свои силы, чтоб заползти в дыру пещеры на усталых руках.
За узким входом был небольшой зал с почти ровными стенами, будто кто-то специально поработал над ними.
На глинистой стене он увидел нацарапанные буквы, но не смог сложить их в слова. Увидел знаки, значения которых не знал.
И еще что-то вроде картины…
Он видел много образов — лики святых и лики родных, написанные византийскими мастерами на стенах Десятинной и Софии Премудрости, миниатюры на страницах книг в библиотеке отца, слывшего великим книжником, славившегося своим мудролюбием и мудрословием, знанием многих языков и наречий.
И эта картина на стене непонятной пещеры была нацарапана рукой того, кто владел мастерством.
В центре картины был дом — очень похожий на отцовский терем, вокруг терема высились киевские горы.
Но Мстислав больше никогда не увидит гор, не войдет в отчий дом — его жизнь закончится здесь, в глубоком овраге.
В Провалье стремительно темнело. Его последняя ночь доедала его последний день, подобно голодной нищенке, заталкивавшей в рот краюху хлеба, чтобы втянуть ее в черное чрево одним жадным глотком.
Мстислав поднял руку, вслепую дотронулся до стены с картиной, прощаясь с родным домом навечно…
И тут его накрыл непонятый ослепительный свет.
Картина стоила почти шесть тысяч рублей… нет, гривен. Хотя цена была в долларах. И месяц назад сын Янек сказал: никто уже не поминает рубли, одни старики. Еще он сказал: никто уже не курит в кафе.
Сергей в который раз начал рассказывать сыну о первом свидании с его матерью. Он услышал, как Ольга называет себя кофейной наркоманкой, потому пригласил ее в «Кофейный дом», где подавали сорок сортов отборного кофеина — и в итоге сел в лужу. Оказалось, ей безразличен вкус кофе, она пьет его в немереных количествах только для того, чтобы взбодриться во время ночной работы. А еще оказалось, что в «Кофейном доме» не курят, а она еще и никотиноманка к тому же, и неспособна сидеть в кафе, пить кофе и не курить. Ольга нервничала, вертелась, отвечала на его вопросы раздраженно и неприкрыто злилась за то, что он притащил ее в это дурацкое заведение с дурацкими правилами.
Она давно уже бросила курить — задолго до того, как курение запретили во всех заведениях. А Янек собирался на свидание с девочкой, заметно нервничал, и историю Сергей рассказал ему, желая подбодрить. Но Янек поморщился, будто ему подсунули давно протухший товар. Никто давно не поминает рубли. Никто давно не курит в кафе. Курить вообще не модно!
Сергей почувствовал себя ветошью.
Чувство было новым и острым. Неприятным. Он словно перешагнул черту, отделяющую день от заката. Как в кино, где все уже знают, что скоро финал, фильм еще идет, но некоторые встают и направляются к выходу. Потому что все уже заранее ясно. Янек шел к выходу. С отцом ему было все ясно. Все!
Именно так начинается кризис среднего возраста. Чувство финала, неудачного и неотвратимого, возникшее в тот миг, не ушло. Стало проблемой. Постоянной. Неразрешимой. Сергей вяло пытался с ним бороться. Кто-то заводит женщин, кто-то на старости лет покупает себе мотоцикл.
Сергей купил картину. Слишком дорогую, за двести долларов — он никогда не покупал подобных вещей. Он заранее видел, как Ольга открывает рот, зло втягивает в себя воздух перед рывком в истерику. Зимой она просила те же двести на сапоги. Он отказал тогда. Сказал: я не понимаю, почему тебе непременно нужны сапоги за двести долларов, ведь можно купить дешевле, вдвое дешевле, втрое… ведь так? Они долго ссорились и позже, возвращаясь к тому разговору вновь и вновь. Он даже зашел в магазин, чтоб самому убедиться: есть сапоги намного дешевле. И это разозлило Ольгу больше всего, она кричала, что он мелочный, противный, нищий и нудный, и никогда не изменится, никогда не будет зарабатывать больше, их брак был ошибкой!..
И он впервые подумал:
«Да, так и есть — ошибка…»
Собственно, он знал это давно. Вся их совместная жизнь была похожа на их первое свидание: он никогда не понимал, чего она хочет, всегда делал не то и не так, а она критиковала и злилась… злилась, вместо того чтобы собраться и просто уйти.
Почему она не ушла из «Кофейного дома», раз все было так плохо сразу, с первого дня, с первого их свидания? Почему он не ушел? А теперь?
Жизнь — ошибка… И что? Нужно ведь все равно как-то жить. Двухкомнатную хрущевку не разделить на троих, а если разделить, размен будет не в его пользу — однокомнатная + гостинка, или комната в коммуналке, или вообще ничего.
