Джек на Луне - [8]

- Эй, что ты с мальчишкой сделал? – повернулся он вглубь офиса.

- Я?! Ничего, – послышалось тяжелое топанье, и мясистый череп жиробасины протиснулся между кепи полицейских. – Иисусе! – вместе с подбородками затряслись и слюнявые губы.

Да, Виннипух, я в твоем домике без дела не сидел!

– Ах ты ж дерьмо перкское[1], ты у меня тут языком все вылизывать будешь!

- Простите, что вы сказали? – напрягся седой.

Жирный сдулся не сразу, похлопал голыми веками, пока до него дошло:

- Я?! Ничего.

- Вот и я ничего не слышала, - подтвердила блондинка. – Успокойся, Лассе. Это краска. Сам понюхай.

Седой засопел длинным носом. И тут на сцену выступил я:

- Да, краска. Этот садист меня поймал, когда я граффити рисовал. Облил из баллона, избил, собаку свою натравил. Вот, - я сунул под нос панцирям прокушенную руку, кое-как обмотанную туалетной бумагой. – Расист гребаный!

Лассе засопел громче, аж крылья длинного носа раздулись; засверлил жиртреста взглядом инквизитора.

- Д-да врет он безбожно, - запинаясь, промямлил толстяк. – Он сам Пророку в морду брызнул. Может, пес теперь сдохнет от отравления. А ведь он – хорошая собака, просто работу свою выполнял! Слушайте, этих малолеток тут целая шайка была.

Значит, разглядел-таки, гад!

- Этот вот, самый мелкий, через забор полез, а остальные с той стороны его подзадоривали. Банда у них настоящая пер... эмигрантская, - поправился жирдяй.

Седой перевел на меня задумчивый взгляд:

- Он что, украл что-нибудь?

- Н-нет, - тряхнул щеками охранник. – У нас не украл. Зато вот на соседней стройке постоянно то материалы, то инструменты прут. Точно, они!

- Ничего мы не крали! – возмутился я и тут же прикусил язык, да поздно было.

- Лассе, кого ты слушаешь, - раздраженно фыркнула блондинка. – Я этого пацанчика теперь вспомнила. Месяца три назад мы его с дружками у соседней школы паковали. Накуренные были в слюни.

Странно, а я ее чего-то совсем не помню. Даже буфера. Здорово, видать, меня тогда по первому разу пришвартовало.

- Ладно, мы его забираем, - решил Лассе, который по ходу был в связке плохой-хороший коп главным.

- А кто тут прибирать будет? – пискнул жиробасина, обводя пухлой лапой апокалипсис в подсобке. Ну да, я чуть психанул, когда не нашел на полках растворителя. А ты думаешь, приятно, когда краска тебе в трусы затекает и жопа слипается?

- Вот он и будет, на общественных работах, - ухмыльнулась блондинка. У, гестаповка!

- Какие работы, - говорю. – Мне вообще еще пятнадцати нету. Вы меня забирать права не имеете.

- Ты еще нас правам поучи, умник, - она потянулась, чтобы ухватить меня за плечо, но я увернулся.

- Грабли придержи! У меня отец адвокат! – не знаю, зачем я соврал, но блондинка притихла и руку убрала. Я ухмыльнулся в ее кислую морду, чувствуя, как из приоткрытой двери повеяло запахом свободы. И тут седой вздохнул печально:

- Мальчик, телефон достань.

- Зачем это? – насторожился я.

- Отцу звонить будем.

И вот тут я сломался. Стою, молчу, как кататоник. Короче, телефон в кармане нашли, вызвонили мать. Потом меня вели по длинному коридору. Оказалось, что Лассе хромает, кстати, на ту же ногу, что и я. Подумалось как-то отстраненно, что это, наверное, бандитская пуля. Ему бы к имиджу подошло. Только скорее всего панцирь просто связки растянул на пробежке.

Вышли мы сразу за территорию завода. Уже стемнело, вдоль пустынной дороги загорелись фонари, под которыми толклись, несмотря на холод, ранние комары. Я съежился, в который раз пожалев, что выскочил из дома без куртки, и попробовал засунуть руки в карманы штанов. Как назло, их намертво заклеило краской.

- А у вас мешки черные есть? – спросила вдруг блондинка пузатого, который увязался провожать панцирей – явно, чтобы насладиться моими мучениями. – Большие такие, для мусора.

Я вжал голову в плечи: мля, они меня что теперь, пытать будут? Или в лесополосе похоронят?

- Были где-то, - у жиртреста глазки так и загорелись. – Сейчас принесу, - и потрусил обратно в подсобку.

Мешки положили на сиденье полицейского опеля – чтобы я его не заляпал. Когда мы разворачивались, из открытого для проветривания окна донесся тоскливый вой Пророка – то ли он прощался, то ли не хотел ехать к ветеринару.

В комнате ожидания, как красиво называлась маленькая белая камера с единственной койкой, я просидел еще час. За этот час понял, в чем заключается суть пытки «белой комнатой». Телефон у меня отобрали, а на гребаном потолке даже трещин, блин, не было, чтобы посчитать. В итоге я колупал бурую корку на руке и чесался: подсыхающая краска стягивала кожу, и все тело от этого дико зудело.

Пришел за мной незнакомый молодой панцирь. К моему виду его, по ходу, не подготовили, поэтому зенки у него чуть из очков не выпрыгнули.

- А чо, сегодня разве не Хэллоуин? – протянул я дурашливым голосом. Встал и похромал на этого оленя, вытянув руки в красных пятнах. – А я зомби, я зомби...

Панцирь только головой покачал, но ничего не сказал.

В холле с казенными желтыми стенами и продавленными кожаными диванчиками ждал... Себастиан. При виде меня лицо у него пошло рябью, размякло как-то – будто я – не я, а сын его, вернувшийся из миротворческой миссии в Ираке. Кто-то, кого он долго ждал и наконец дождался, но боится в это поверить.