Джек Мэггс - [89]
Уложив меня на перекладины лестницы, она, как обычно, берясь за дело, высоко подобрала юбки, показав свои белые мускулистые икры. Отойдя подальше, в проем кухни, она с разбега, некрасиво ухнув, нанесла мне первый удар ремнем. Она проделала это двадцать раз, и хотя уже запыхалась и тяжело дышала, не забывала требовать от Софины, чтобы та не пропустила ни одного удара, будучи свидетелем моего унижения и бесчестья. Она не позволила Софине закрыть руками уши, и та слышала мои трусливые вопли.
Когда избиение закончилось, Том отпустил мои руки. Я был настолько раздавлен болью и стыдом, что не заметил, как Ма увела Софину из комнаты. Я даже отдаленно не мог предполагать, чем это ей могло грозить, но как только услышал ее крики: «Джек! Джек!», вскочил со своей дыбы, чтобы броситься ей на помощь.
Этот момент я не забуду никогда; в своих беспокойных снах я часто видел, как встречаю свою возлюбленную на площадке лестницы, как бросаюсь с кулаками на Ма… Господи, я сказал с кулаками, но иногда это было с ножом, а то и с ее собственным большим кинжалом. Мне то и дело снилось счастливое спасение Софины, мы убегаем на заре — наш ребенок жив — навстречу нашей новой молодой жизни.
В полутьме до наступления полного рассвета я едва успел добраться до кухни, как там меня остановил Том. Он навалился на меня всей своей немалой тяжестью и держал прижатым к полу, больно завернув мне назад руки.
Я был рослым пятнадцатилетним пареньком, но Тому было все-таки двадцать, и он сидел на моей кровоточащей заднице так, будто не замечал, какую боль мне причиняет.
— Ты паршивый недоносок, — сказал он мне. — Ты ублюдок вшивый… — и прочее, и прочее. Он бил меня лицом о доски пола, я до сих пор чувствую их грубую поверхность, царапающую щеки. Я слышал плач Софины в этой проклятой комнатушке внизу подо мной. До моего слуха долетали не все слова Ма, но эти я расслышал:
— Хочешь, чтобы я позвала Тома, чтобы держал тебя?
А теперь я скажу тебе то, чему ты не поверишь: я представил себе, что Софину секут так же, как меня.
«Ты хочешь, чтобы пришел Том и ты предстала перед ним в таком виде?»
Я не видел свою любимую до тех пор, пока кухню не осветило яркое дневное солнце; Софина стояла в открытых дверях кухни, и я, только что отпущенный Томом, сидевший за столом и пивший чай, вдруг поднял глаза и увидел ее.
Ни кровинки в лице. Опущенными руками она прижимала к себе передник. Поймав мой взгляд, она отвернулась и ушла в нашу комнату.
Я вскочил, но Том положил мне руку на плечо.
— Теперь оставь ее в покое, грязная свинья.
И все же я бросился бы к ней, но он держал меня за руку, пользуясь своей физической силой, и мог бы держать столько, сколько ему вздумалось бы.
— Ты пойдешь со мной, мистер Болван, сосунок проклятый. — И он повел меня вон из дома, через эту ужасную маленькую комнату, и вывел куда-то в сторону клозета и зарослей чертополоха, к кирпичной стене, а затем по грязной дорожке, вдоль нее и через обвалившуюся сточную канаву, где кончилась стена. Здесь пахло экскрементами и падалью.
Том остановил меня и заставил наклониться, а потом встать на колени возле небольшой дренажной канавы, уходившей куда-то под соседнюю сырную лавку. Он не позволил мне двинуться с места, но сам время от времени дергал меня за руку, чтобы напоминать о боли в моем избитом теле, и временами ворошил палкой грязь в канаве.
— Посмотри сюда, — наконец велел он.
Я испугался, подумав, что он толкнет меня в канаву, и поэтому не был готов к главному удару.
Я посмотрел.
Там лежал наш с Софиной сын — бедняжка был такой крохотный, что поместился бы у меня на ладони. На его странно знакомой мне мордашке был след жестокого смертельного пореза.
Сейчас я не в силах больше об этом писать.
Р. S. Я уснул и, проснувшись, увидел Отса, который фамильярно положил мне руку на колено. Он спросил меня: вы спите, Джек Мэггс?
Я ответил ему: нет, не сплю.
Это была неправда — мне привиделся вышеупомянутый Призрак. Я видел его, он сидел в дилижансе напротив меня. Желтые волосы, длинные бакенбарды, синий длинный фрак с золотыми пуговицами.
Я спросил у него: это вы?
Он ответил: да, это я. Затем положил мне руку на голову, и его рука обожгла меня своим холодом. Я закричал и проснулся — дилижанс был полон незнакомых людей.
Всю эту бесконечную ночь мы мчались галопом, одиннадцать миль в час. Свечи в дилижансе то вспыхивали, то гасли.
Глава 66
На вершине холма Берлип-Хилл они были, когда уже забрезжил рассвет, и Глостер стал виден, встающий из легкой дымки тумана, подернувшей огромную впадину, где текла река Уай. Здесь дилижанс остановился, и кучер вместе с почтовым охранником стали о чем-то совещаться, в результате чего леди и джентльменам было предложено прогуляться и посмотреть, какова дорога впереди. Если кому-то доводилось весной в половине шестого утра видеть Берлип-Хилл, то объяснять не понадобится, почему Джек, Тобиас и остальные пассажиры беспрекословно решили покинуть уют дилижанса и спуститься пешком по дороге вниз, увязая по щиколотку в грязи. В это время «Истый Британец» тоже начал свой спуск, скрежеща заторможенными колесами.
За голову этого человека предлагали огромную награду. Богачи Австралии крестились, услышав его имя, бедняки его благословляли. А женщины всей страны – и богатые, и бедные – мечтали провести с ним хотя бы ночь. Он издевался над королевской полицией и солдатами, смеялся над опасностью и смотрел смерти в лицо. Он был благородным бандитом и национальным героем: отчаянным, лихим и – до поры – неуловимым. Его звали Нед Келли. Он на самом деле жил на свете. Ему было отпущено всего 26 лет, но память о нем в Австралии чтут по сей день. Как из мальчишек-голодранцев вырастают легенды? Лучше всего рассказать об этом может сам Нед Келли. В тексте сохранены стиль, орфография и пунктуация автора.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Айрин Бобс любит быструю езду. Вместе с мужем, лучшим автодилером юго-востока Австралии, она решает принять участие в Испытании «Редекс», жестокой автогонке через весь континент по дорогам, по которым почти никто не пройдет. Штурманом команды станет неудавшийся учитель Вилли, картограф-любитель, знающий, как вывести команду к победе. Гонка в пространстве накладывается на гонку во времени: древний континент откроет дорогу в прошлое. Геноцид, неприкрытый расизм, вопиющие несправедливости – история каждой страны хранит свои темные секреты.
… Эта история началась на задворках цивилизации вскоре после войны как безобидная шутка. Посредственный поэт Кристофер Чабб решил доказать застойному австралийскому обществу, что поэзия жива, – и создал Боба Маккоркла, веломеханика, интеллектуала и автора гениальных стихов, равных которым еще не знала мировая культура. Случился страшный скандал – редактор, опубликовавший их, отправился под суд за оскорбление морали и встретил таинственную и незаслуженно жестокую смерть. Но личина оказалась живучей: на суде человек, которого быть не должно, встал и заявил, что Боб Маккоркл – это он.
Перед вами – ВТОРОЙ «букеровский» (2001) роман Кэри. Изящная и ироничная стилизация под «подлинные мемуары» легендарного австралийского «благородного бандита».Не просто роман, но – «глоток свежего воздуха» для КАЖДОГО ценителя хорошего литературного языка и отменного сюжета!
«Не знаю, потянет ли моя повесть на трагедию, хотя всякого дерьма приключилось немало. В любом случае, это история любви, хотя любовь началась посреди этого дерьма, когда я уже лишился и восьмилетнего сына, и дома, и мастерской в Сиднее, где когда-то был довольно известен — насколько может быть известен художник в своем отечестве. В тот год я мог бы получить Орден Австралии — почему бы и нет, вы только посмотрите, кого им награждают. А вместо этого у меня отняли ребенка, меня выпотрошили адвокаты в бракоразводном процессе, а в заключение посадили в тюрьму за попытку выцарапать мой шедевр, причисленный к „совместному имуществу супругов“»…Так начинается одна из самых неожиданных историй о любви в мировой литературе.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Это — анти-«Гамлет». Это — новый роман Джона Апдайка. Это — голоса самой проклинаемой пары любовников за всю историю мировой литературы: Гертруды и Клавдия. Убийца и изменница — или просто немолодые и неглупые мужчина и женщина, отказавшиеся поверить,что лишены будущего?.. Это — право «последнего слова», которое великий писатель отважился дать «веку, вывихнувшему сустав». Сумеет ли этот век защитить себя?..
«Планета мистера Сэммлера» — не просто роман, но жемчужина творчества Сола Беллоу. Роман, в котором присутствуют все его неподражаемые «авторские приметы» — сюжет и беспредметность, подкупающая искренность трагизма — и язвительный черный юмор...«Планета мистера Сэммлера» — это уникальное слияние классического стиля с постмодернистским авангардом. Говоря о цивилизации США как о цивилизации, лишенной будущего, автор от лица главного персонажа книги Сэммлера заявляет, что человечество не может существовать без будущего и настойчиво ищет объяснения хода истории.
Она была воплощением Блондинки. Идеалом Блондинки.Она была — БЛОНДИНКОЙ.Она была — НЕСЧАСТНА.Она была — ЛЕГЕНДОЙ. А умерев, стала БОГИНЕЙ.КАКОЙ же она была?Возможно, такой, какой увидела ее в своем отчаянном, потрясающем романе Джойс Кэрол Оутс? Потому что роман «Блондинка» — это самое, наверное, необычное, искреннее и страшное жизнеописание великой Мэрилин.Правда — или вымысел?Или — тончайшее нервное сочетание вымысла и правды?Иногда — поверьте! — это уже не важно…
«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…