Джек Лондон: Одиночное плавание - [39]

«Но шли дни, и я мало-помалу “умнел”, — сообщает Лондон. — Я собственными глазами увидел в этой “исправилке” вещи невероятные и чудовищные». О некоторых из них он поведал в очерке «Исправительная тюрьма». В результате: «Возмущение испарялось, а страх все глубже пускал корни в моей душе. Я присмирел, утихомирился и с каждым днем все более укреплялся в решении не поднимать шума, когда выйду на волю».

И тогда возникает другой вопрос: так все-таки был Лондон «коридорным» или не был? Если был — его неизбежно должны были связывать некие «особые отношения» со старым уголовником. Но что это за отношения? Напомним, как он его характеризовал: «…он больше походил на животное, <был> совершенно аморален и наделен звериной силой и всеми звериными инстинктами». Эндрю Синклер, один из биографов писателя, вскользь, но довольно прозрачно намекает, что Лондон, юноша внешне очень привлекательный, во время заключения вполне мог быть кем-то вроде Ганимеда при Зевсе[102]. Трудно принять это. Может быть, Лондон все-таки выдумал, что был «коридорным», что был у него друг-уголовник? Но едва ли придумал это: «Единственное, чего мне теперь хотелось, — это смыться куда-нибудь подальше. Именно это я и сделал, когда меня освободили. Я придержал язык, ушел тихо и смирненько — умудренный опытом и покорный». В последнем абзаце «Исправительной тюрьмы» читаем: «Я и мой приятель вышли вместе и вместе направились в Буффало. Будем ли мы всегда вместе? В тот день мы вместе выпрашивали монетки на хлеб на “главном проспекте”, и то, что мы получили, было истрачено <на пиво>… Я все время ждал удобного случая, чтобы улизнуть. От одного парня по дороге мне удалось узнать, в какое время проходит товарный поезд. В соответствии с этим я все рассчитал. В этот час я со своим приятелем сидел в салуне. Перед нами стояли две пенящиеся кружки. Мне очень хотелось с ним попрощаться. Он много для меня сделал. Но я не рискнул. Я вышел через черный ход и перемахнул через забор. Это было молниеносное бегство, и несколько минут спустя я был уже в товарном вагоне и мчался на юг по Западной Нью-Йоркско-Пенсильванской железной дороге»[103].

Вот это последнее, — что после выхода из тюрьмы он в тот же день на товарняке убрался из Буффало восвояси, — известно достоверно.

Университеты: 1894—1898

Товарняк уносил Джека прочь из Штатов в Канаду. Через Канаду он вернется домой. Сознательно ли был выбран именно этот маршрут? Сказать трудно. Но если он хотел попасть на Запад быстрее, он поступил правильно. Судя по всему, он действительно хотел расстаться с бродяжьей жизнью поскорее.

Лондон никогда не скрывал, что скитания по Америке в роли хобо серьезно поменяли его представления о многих вещах. Прежде всего поменялось отношение к физическому труду. Полтора десятка лет спустя он вспоминал: «Мои скитания по Соединенным Штатам изменили во мне ряд былых представлений». И повторим: «Я был бродягой и, находясь за сценой или, вернее, под сценой, не играл никакой роли в жизни американского общества». Он «узнал, что физический труд вовсе не пользуется тем почетом, о котором разглагольствуют учителя, проповедники и политиканы. Люди без ремесла представляют собой жалкое, беззащитное стадо. Даже владеющие ремеслом должны состоять в профсоюзе, чтобы оградить свое право зарабатывать кусок хлеба. <…> Я не видел, чтобы рабочему оказывали почет. Когда он старел или с ним приключалась беда, его просто выкидывали на мусорную свалку как негодную машину».

Новые представления Джека сводились к тому, что делать ставку на физический труд, становиться рабочим — даже квалифицированным! — бессмысленно. Короткий, но катастрофический тюремный опыт доказал, что преступный путь, совсем недавно окруженный ореолом романтики, — еще хуже.

«Я вернулся в Калифорнию с твердым намерением получить образование, — вспоминал писатель. — Нынче в цене не физическая сила, а мозг. Не буду, решил я, продавать свои мускулы на невольничьем рынке. Буду продавать мозг, только мозг, и баста!» Для этого — он понимал отчетливо — необходимо учиться. И уже тогда, скорее всего, представлял сложность поставленной перед собой цели и догадывался, сколько усилий потребуется, чтобы достичь ее. Во всяком случае, утверждал: «Я понимал весь глубокий смысл парадокса, что только труд может спасти от труда, и это поддерживало во мне соответствующее рвение». Даже если понимание этой простой истины пришло не сразу — оно, разумеется, было неизбежно.

В Канаде Лондон не задержался (и явно не собирался этого делать!). До Ванкувера — города и порта в Британской Колумбии на берегу Тихого океана — добрался всего за пять дней. Дальше путь его лежал морем, а по воде «зайцем» не проскочишь и на проходящий пароход «ноги не закинешь». Выход нашелся быстро: он нанялся кочегаром на старую посудину под названием «Уматилла». Пароход был небольшой (водоизмещением около 500 тонн). Совершал он каботажные рейсы в основном по маршруту Ванкувер — Сан-Франциско и обратно. Едва ли, сходя тогда на пристань в Сан-Франциско, Джек догадывался, что не пройдет и трех лет, как он снова поднимется на эту палубу. Правда, не членом команды, а пассажиром.