Джек Лондон: Одиночное плавание - [16]
Так — с маленьким швертботом и недальними прогулками — в жизнь его вошло море. Такая новая и безграничная вселенная, о которой он только читал в приключенческих книгах, но которая преобразит его жизнь и с которой он теперь не расстанется никогда. Пока эта вселенная ограничивалась прибрежными водами залива, но впереди были моря и открытый океан. Джонни еще не знал, как это произойдет, но тогда, в четырнадцать, уже был уверен и предчувствовал, что это обязательно случится. И предчувствие это не обмануло, хотя окончание первой его навигации и зима 1890/91 года, казалось, не сулили ничего подобного. Впрочем, дадим слово самому Лондону:
«Едва мне стукнуло пятнадцать, я поступил на консервную фабрику. Несколько месяцев подряд я работал самое меньшее по десять часов в день. Прибавьте к этому обеденный перерыв, ходьбу на фабрику и с фабрики, время на то, чтобы утром встать, одеться и позавтракать, а вечером — поужинать, раздеться и лечь, и от суток останется от силы девять часов — здоровому подростку успеть бы только выспаться! Бывало и так, что нас не отпускали домой до полуночи. А иногда рабочий день длился по восемнадцать и двадцать часов. Один раз мне пришлось простоять возле машины тридцать шесть часов без смены. Несколько недель подряд я уходил с фабрики не раньше одиннадцати, добирался до постели лишь к половине первого, а в половине пятого уже вставал и, наскоро одевшись и перекусив, спешил на работу, чтобы ровно в семь по гудку быть возле машины».
Консервная фабрика, о которой пишет Лондон в романе «Джон Ячменное Зерно», располагалась неподалеку от их дома, и большинство ее работников были такими же подростками, как он. Звали их «рабочей скотиной» (working beast) — в глаза и за глаза, на фабрике и вне ее. Но таков был удел большинства молодежи западного Окленда — идти работать за десять центов в час. Другой работы не было, а работать — необходимо, иначе на что есть и одеваться.
Разумеется, это был не его выбор, однако так сложились обстоятельства. Единственным добытчиком в семье был отчим (Флора постоянной работы не имела), но, возвращаясь как-то с работы, он попал под поезд и получил увечья. И, чтобы обеспечить семью, Джонни пришлось устраиваться на работу. Он, как помним, и так трудился, но одними газетами и кегельбаном семьи не прокормить. А теперь ему нужно было именно «кормить семью». Так он очутился на консервной фабрике.
Ирвинг Стоун в биографии писателя весьма живописно показал, «как все было»:
«Его рабочий день — самый короткий — продолжался десять часов, случалось работать и двадцать. Порой несколько недель подряд не удавалось кончить работу раньше одиннадцати часов ночи и предстояло еще проделать длинный путь пешком домой: на трамвай денег не хватало. В половине первого он добирался до постели, а в половине шестого Флора уже трясла его за плечо, стараясь сорвать со спящего мальчика одеяло, за которое он отчаянно цеплялся. Свернувшись калачиком в постели, Джек все-таки залезал под одеяло. Тогда собравшись с духом, Флора стягивала одеяло на пол. Спасаясь от холода, мальчик тянулся вслед, казалось, он вот-вот упадет. Но вспыхивало сознание, он успевал вовремя встать на ноги и просыпался. Одевшись в темноте, он ощупью шел на кухню к осклизлой раковине. Обмылок, зловеще-серый от мытья посуды, не пенился, несмотря на все усилия. От сырого полотенца, грязного и рваного, на лице оставались волокна. Он садился за стол и получал кусок хлеба и чашку горячей бурды, ничем не напоминавшей кофе. На улице было ясно, холодно; он зябко ежился. Звезды еще не побледнели, город лежал, погрузившись во тьму. В фабричных воротах Джек всегда оглядывался на восток: между крышами на горизонте тускло брезжил рассвет»[48].
Разумеется, неизвестно, «всегда» ли подросток «оглядывался на восток», стоя «в фабричных воротах». Да и насколько достоверны детали, вроде «осклизлой раковины», «зловеще-серого от мытья посуды обмылка» или «сырого полотенца, грязного и рваного», тоже сказать трудно. Но картина, созданная воображением биографа, впечатляет. Невольно веришь, что так или примерно так всё и было.
Подросток был физически сильным, крепким, коренастым, с развитой мускулатурой. Сил у него хватало. Однако всё в нем восставало против такой жизни: «Я спрашивал себя: неужели смысл жизни лишь в том, чтобы быть рабочей скотиной? Да и ни одна лошадь в Окленде не работает столько часов! Если это и есть жизнь, меня она ничуть не пленяет».
Это — его мысли, зафиксированные на бумаге более двадцати лет спустя. И через двадцать с лишним лет в них отчетливо слышны протест и отчаяние. Какой глубокий след оставили те впечатления в душе писателя — тогда еще подростка.
В лучшем случае раз в неделю и, как правило, в воскресенье, случались выходные. Тогда он бежал из дома и выходил в море на своем кораблике. Но чаще он «думал о своем скифе, обраставшем ракушками, вспоминал ветерок на заливе, восходы и закаты, видеть которых теперь не мог, вспоминал, как щекочет ноздри соленый запах моря и обжигает тело соленая вода, когда нырнешь за борт, вспоминал, что мир полон прекрасного, удивительного, необыкновенного, но все это недоступно».
