Джаз. Великая история империи греха и порока - [23]

Музыку, исполняемую в Новом Орлеане в 1890-х, никто не записывал, поэтому трудно утверждать с уверенностью, что то, что позже назовут джазом, первым начал играть именно молодой корнетист Бадди Болден. На эту роль позже претендовало множество других музыкантов: черных, мулатов и даже белых. Но многие современники считали, что все началось с Болдена, и, судя по их рассказам, он был неподражаем. «Этот парень мог заставить женщин бросаться из окон[175]. Протяжный стон его корнета пронизывал насквозь», – говорил один из ранних слушателей. Для многих новоорлеанцев, привыкших к более строгой и академичной музыке, звук Болдена стал откровением. «Я не слышал раньше ничего подобного. Сам я играл в “узаконенном” стиле, но это!.. Игра Болдена попросту ошеломила меня. В ту же ночь они взяли меня к себе на сцену, и я немного играл вместе с ними. После этого я уже больше не играл “законную музыку”»[176], – рассказывал позже один из его последователей.

Чарльз Джозеф «Бадди» Болден, как и многие последовавшие за ним джазмены, вырос в бедной семье без каких-либо надежд на обеспеченное будущее. Он был внуком рабов[177] и родился 6 сентября 1877 года в маленьком доме на Хауард-стрит, в бедном спальном районе Нового Орлеана. Это район, расположенный около зловонного и грязного канала, был не слишком пригоден для жизни[178]. Когда Бадди исполнилось шесть, он уже потерял отца, одну из сестер и бабушку – все они умерли от различных болезней. На протяжении нескольких лет Бадди, его мать Элис и сестра Кора скитались, переезжая с места на место, останавливаясь у родственников и друзей, пока, наконец, не осели в маленьком доме по адресу Ферст-стрит, дом 385. Он находился в опасном, но тесно сплоченном районе (не редкость для Нового Орлеана того времени), населенном преимущественно рабочими немецкого и ирландского происхождения, без особых проблем уживавшимися с чернокожими соседями. Скромного жалования прачки, которое зарабатывала миссис Болден, хватало на то, чтобы двое ее маленьких детей могли учиться в школе, а не работать сызмальства.

Для десятилетнего мальчишки, еще не реализовавшего свой музыкальный дар, рабочий район Нового Орлеана был лучшим местом. Музыка, звучавшая повсюду, благодаря многонациональному окружению была столь же разнообразной, сколь и вездесущей[179]. Уличные торговцы рекламировали свой товар, выдувая риффы из старых жестяных рожков. Ребятишки, мастерившие свои банджо из коробок от сигар, а контрабасы – из ящиков от мыла, сбивались в «спазм-бэнды» и играли на углах улиц, раздавая газеты. С палуб кораблей, пришвартованных в порту, раздавались латиноамериканские и карибские песни. До наступления эпохи радио повседневными развлечениями были карнавалы и пикники, никогда не обходившиеся без духового оркестра. В церквях звучали гимны и спиричуэлс, портовые рабочие пели блюз и рабочие песни. Ни одни похороны не обходились без музыки.

«Город был просто наполнен музыкой, – вспоминал один старый житель Нового Орлеана. – Это было нечто уникальное, вроде северного сияния… Музыка могла зазвучать в любую секунду, невероятно ясно, но мы не знали, откуда она доносится, поэтому начинали бегать в разные стороны и искать: “Это оттуда! Нет, отсюда”»[180].

Несмотря на то что Бадди жил в эпицентре этих созвучий, учиться музыке он начал лишь в 1894 году, когда ему исполнилось шестнадцать или семнадцать и мать разрешила ему брать уроки игры на корнете у соседа (своего тогдашнего ухажера), повара по имени Мануэль Холл[181]. Для музыканта это был поздний старт, но Бадди быстро схватывал. Кроме того, у него было множество возможностей для игры[182]: знаменитые городские духовые оркестры – «Эксцельсиор», «Онвард» и «Эврика»[183] – часто играли на похоронах и праздниках с раннего утра и допоздна. Музыкантам постарше часто требовался перерыв, чтобы выпить пива или просто передохнуть, и их замещали такие подростки, как Бадди. К 1897 году он уже играл на парадах и пикниках с собственным бэндом и, несмотря на отсутствие формального образования (или даже благодаря его отсутствию), вскоре привлек к себе внимание слушателей, «рэггуя» гимны[184], уличные песни и танцевальные мелодии в совершенно незнакомой слушателям манере.

Звук Болдена, по словам очевидцев, был горячим, насыщенным, грубым[185] и – как и его самые преданные поклонники – «диким»[186]. Звучание его корнета было народным, блюзовым, оно «заставляло пуститься в пляс». Как многие черные музыканты из бедных районов, Бадди плохо знал ноты, но это не имело значения, потому что все, что нужно, он мог сыграть на слух. «Он мог услышать в театре оркестр, выйти оттуда, прорепетировать между танцами, и в то же утро, еще до окончания танцев, сыграть то, что играли они, – и отлично сыграть»[187], – вспоминал старый друг. По воспоминаниям другого современника, Болден заимствовал идеи отовсюду – не только у других ансамблей, но и из песнопений, которые слышал, когда ходил в церковь с матерью и сестрой, и даже у уличных торговцев с оловянными рожками: «Бадди много чего воровал у торговцев, – признавался один из его друзей,