Джаз. Великая история империи греха и порока - [22]
Особенное одобрение неожиданная идея Стори встретила среди реформаторов в сфере экономики; они надеялись, что изоляция порока исправит репутацию Нового Орлеана и поможет привлечь инвестиции с Севера[167]. Даже консервативная «Дейли Пикайюн» одобрила это предложение, заявив, что с нетерпением ждет того времени, когда подстрекатели порока и безнравственности «будут действовать в захолустных районах, не оскорбляя добропорядочных граждан бесстыдным выставлением своей деятельности напоказ»[168]. Так называемые реформаторы нравственности – священники, матери семейств и чопорные старые девы – были, разумеется, не так довольны. Но даже они согласились дать этой идее шанс.
Территория, выделенная под так называемый «изолированный район» (который вскоре, к огромному неудовольствию старейшины Стори, стали называть Сторивиллем), располагалась ниже по течению реки от Канал-стрит, за Французским кварталом. Это был рабочий район со смешанным населением[169]. Церковь здесь стояла только одна – методистско-епископальный приход Юнион Черч. Прихожанами его были исключительно афроамериканцы, не имевшие никакого политического влияния. Кроме того, чтобы предотвратить массовое переселение работавших там цветных проституток в другие районы, территорию намного меньшей площади к западу от Канал-стрит выделили в еще один изолированный район, позже названный «Черным Сторивиллем». Известным шлюхам из других частей города было приказано переселиться в изолированный район к назначенной дате. Не выполнивших это требование ждал приказ о выселении, подписанный самим мэром Флауэром[170].
Двадцать девятого января 1897 года инициатива старейшины Стори была принята городским советом (поправки к ней приняли позже, в июле). Официальное открытие Сторивилля состоялось в первый день 1898 года[171].
Разумеется, владельцы борделей и сутенеры поспешили обосноваться в границах выделенной территории задолго до этой даты. И одним из первых среди них был Том Андерсон. Благодаря приближенным к властям информаторам он быстро приобрел лучшую недвижимость в будущем Сторивилле[172].
Это был салун «Честная игра», просторный ресторан на углу Кастомхаус и Бейсин-стрит, мимо которого почти наверняка проходил всякий, кто пересекал границы района. Том надеялся сделать из него местную достопримечательность. Жози Арлингтон тоже приобрела роскошную недвижимость на Бейсин-стрит неподалеку от ресторана Андерсона. Оба понимали, какую прибыль начнет приносить бизнес в легальном квартале красных фонарей и собирались извлечь максимальную выгоду из предоставленной возможности.
Андерсон воспринимал грядущие перемены с воодушевлением. Прежде самые сомнительные из его предприятий работали на грани законности, и любая причуда полицейского, возомнившего себя особенно рьяным борцом с преступностью, или политика, решившего устроить показную облаву на мелких мошенников, представляла для него опасность. Теперь же он получил официальное разрешение властей на то, чтобы продолжать работу. И такой вариант был идеальным. Может, эти новоявленные реформаторы были не так уж и плохи? С такими врагами кому нужны друзья?
Итак, Андерсон начал строить планы. В новообразованном районе можно было развернуться пошире. Он мог попросить своих друзей из клуба «Чоктоу», где собиралась политическая группировка «Кольцо», замолвить за него словечко и избраться на какую-нибудь полезную должность. Мог даже найти способ избавиться от надоевшей второй жены. Перед человеком с предпринимательской жилкой и гибким моральным кодексом здесь открывались почти безграничные возможности.
Что же до старейшины Стори, мэра Флауэра и других реформаторов, то у них тоже имелись веские причины ожидать, что их план по созданию изолированного квартала порока будет успешным и привнесет подобие порядка в ту сферу городской жизни, что прежде сопротивлялась любым попыткам ее упорядочить. Но они не могли предвидеть одного – того, насколько успешным станет их благонамеренный социальный эксперимент.
Глава 6. Новые звуки
Единственная сохранившаяся фотография джаз-бэнда Бадди Болдена. Архив истории джаза им. Хогана, Университет Тулейна
В ГРАНИЦАХ ВЫДЕЛЕННОГО ЧЛЕНАМИ ГОРОДСКОГО СОВЕТА анклава греха зарождался новый феномен, в котором почти никто – уж точно не старейшины города – не распознал тогда ничего значительного или достойного внимания. Но для той четверти новоорлеанцев, которая в городской переписи именовалась «неграми», феномен этот оказался чрезвычайно важным – он помог им пережить происходящие вокруг перемены, удержать то, что по праву принадлежало им, и укрепить свою идентичность в смутные времена.
Новый звук родился в середине 1890-х в клубах и барах для чернокожих рабочих из бедного района, вскоре получившего название «Черный Сторивилль»[173]. Он слышался в салунах на Южной Рампарт-стрит и ее окрестностях – в «Даго Тони», «Красной луковице», «Олд-феллоуз-холле» – и «негритянских кабаках» на другой стороне Канал-стрит. Долгое время эта музыка была известна только посетителям подобных мест – бедноте, «простому, веселому народу»[174], как назвал их один музыкант того времени. Но пришло время, когда она зазвучала в парках, дансингах и на улицах далеко за пределами нищенских черных районов города. Тут-то все и началось.
