«Джамп» значит «Прыгай!» - [65]

«В условиях средней полосы России наилучший результат даёт опрос наименее занятой в производстве части населения, – учил их инструктор, – дворников, сторожей, пенсионеров, чье привычное положение заключается в созерцании окружающего мира».

Старушки в магазине метров за сто от дома номер 22 подсказали, что дворником там Степанида, что помогает ей беспутный супруг, что они одного дня спокойно не живут и со всеми лаются, и что у нее вроде бы сестра в Москве.

Когда на звонок Лене открыла сурового вида бабища, девушка кинулась ей на шею и заливаясь слезами покрыла ее щеки поцелуями. Оторопевшая Стеша узнала, что в гости к ней явилась племянница ее московской сестры, которая тут проездом и зашла ее навестить. У племянницы с собой ненароком оказалась с собой литровая бутылка вермута и поллитра водки. Для мужа дворничихи, который явился на шум в трусах, тельняшке и с сигаретой в зубах, страдавшего от жесточайшего похмелья, явление этой длинноногой девицы было равносильно появлению небесного ангела, принесшего благую весть, и он, прихватив с собой водку, тихонько удалился, оставив баб судачить между собой вначале о родственниках, затем за жизнь, за работу, затем о соседях, причем перемыли косточки всему дому, особенно этим сволочам Корсовским, которых дружно ненавидела вся улица.

– Он-то, председатель потребсоюза на машине с шофером разъезжает, а она, курва, напялит шубу с горжеткой и по магазинам шляитца. Ну так Бог их покарал. Сколько они тут жили, Бог им детей не давал. Тогда они усыновили дочку, то есть удочерили. И в газете про это написали, и председатель исполкома ручку ему за это жал. А потом и она сама, жена этого гада понесла. И все знали от кого – от шофёра его, татарина. А татарин этот вообще был до баб охочий, даже на меня наскакивал. Мою как-то раз полы в колидоре, глядь вниз, а за мной мужик стоит, я поворачиваться – у него оказываитца наготове пушка-то. Ой, смех и грех! Я ему, ой Ахметк, ты чего как петух наскакиваешь, хоть бы поговорили, что ль, а он мне, а чего время на разговоры тратить?

– Ну так чего Корсачиха-то? – c горящими глазами выпытывала Лена.

– Ну так вот, рожает она вполне нормального мальчика, а эта приемная их оказывается дура-дурой.

– Да ты что, тётк?

– Вот те крест. Ну, дебильная девочка. Они хотели было ее обратно сдать, так не берут. Да еще и по партейной линии папаше чистку устроили. Грят, коммунист так поступать не должен. Что ж это пример для коллектива? Ты у нас, брат, на орден идёшь! Вот они ее и оставили. В пять лет девка еще не говорит ни слова, в десять начала говорить «да-да» и «на-на». Ребятишки дворовые ее дразнили, так Корсачиха ее в длинные юбки-то наряжала, платок на голову длинный и так с собой ее брала и по городу шлялась.

– Берегла! – поддакнула Лена.

– Уж не знаю, как она берегла, а в тринадцать лет она – фьюуить! – захватила. Да-да! Моя свояченница ей аборт делала. Вот тут-то им и звиздец пришел. Мужика из партии и со всех должностей турнули, мамаша с приступом слегла, сынка (грешили на него, но думали, может, тут и папаша причастен) отправили на учебу в кредитно-финансовый техникум. Словом, после этого случая эта семейка вообще перестала из дому выходить, а как еще младшего ребенка их дурной этот Гостылин загрыз, так и вообще рехнулись.

– Расскажи, тёть Стеш, – заныла Лена, – я этой истории не знаю. – И на столе неведомо какими путями появилась еще одна литровая бутылка джина и полуторалитровая бутыль тоника.

– А чего тут рассказывать? Когда Игорёшка приезжал на побывку к матери, вышло так, что он привез воровскую маляву жене Илюшки Заботы. Ну, чего ты удивляешься, он же бухгалтером был в СИЗО, ворьё обслуживал. Хороший бухгалтер – он везде нужон, хоть ворам, хоть ментам. Он. говорят, так умел деньги списать, что никто и увидеть не мог, как они в начальском кармане оказывались. Ну и значит, он с этой малявой к Маруське, а у той девка на выданье, тоже Маруся, только ее Марой звали. Так и так, снюхались они, он подженился, съездили они на зону, папаша ее наблатыканный детей благословил, весь Устьлаг, грят, три дня гудел на этой свадьбе. А в нужный срок родился ребеночек, мальчик, вылитый Корсач. И в один прекрасный день, то бишь кошмарный – в городе нашим начали пропадать дети. Вначали у Вальки Масловой девочка семи лет, затем у Таньки Шевцовой, девочка – пяти лет, затем у… Людки кажется, в кожвендиспансере медсестра, у нее девочке шесть лет было. Потом вот у Мары прямо из коляски ребенка выцарапали и бежать. Ну, вначале слух разнесся, что это цыгане. Тут у нас в окрестностях табор стоял. Ну, менты к ним съездили, те крест целуют, что им своих детей девать некуда и всех матерям предъявили. И что ж ты думаешь, доча? На третий день, когда уж бандюки наши на поиски пустились и весь город перетряхнули, все подвалы и чердаки перерыли, нашлись девочки. Закопанные под кучей мусора. На самой что ни на есть городской свалке в овраге. Взяли за это бомжа какого-то, что ни говорить, ни слышать не мог и повесили на него все эти дела. Словом, списали убогого подчистую, на том дело и закрыли.