Джамбул Джабаев: Приключения казахского акына в советской стране - [98]
Сам Джамбул, или Жамбыл (казахская форма имени), был, естественно, не литературной фикцией, а живым человеком. Он был выдающимся представителем устных поэтических традиций своей родины, Семиречья юго-восточного Казахстана, где он родился в «дырявой юрте кочевника зимней метельной ночью 1846 года»[509]. Следуя традиционному для акына пути образования[510], он сначала учился пению и импровизации у известного мастера Суюмбая, а затем участвовал в поэтических поединках — айтысах, — на которых побеждал. Песни свои он исполнял под аккомпанемент домбры, инструмента, который вместе с меховой шапкой стал его отличительным знаком. После 1917 года его публичный облик меняется. По замечанию «Краткой литературной энциклопедии», «[п]еред ним открылись широкие пути творчества и обществ, деятельности»[511]. Под этим имеется в виду и новая тематика (колхозная жизнь казахских аулов, политическая жизнь страны и т. п.), и новые официальные функции (депутата Верховного Совета Казахской ССР, члена Союза советских писателей и т. п.).
Однако, с историей «нефиктивного» Джамбула связаны обстоятельства, осложняющие его персону (вопрос о действительной его личности следует оставить в стороне). Он был безграмотен (по некоторым утверждениям, он не знал русского языка)[512], с чем плохо сочетается, с одной стороны, политическая корректность его произведений на заданные темы, а с другой — их логоцентризм. В славословии Ежову, скомпонованном к 20-летию НКВД в 1937 году, Джамбул демонстрирует основы научных знаний («бациллы холеры») и глубокое понимание всех перипетий внутрипартийной борьбы («троцкистские банды шпионов, / Бухаринцы, хитрые змеи болот»):
Логоцентризмом отличается новогоднее обращение «Советский Союз», опубликованное в «Правде» 30 декабря 1937 года: «Я говорю: „СССР“ — и блещет синева озер, / Лежат ковры душистых трав в алмазных росах при восходе»[514]. Еще более выраженный пример находим в стихотворении «Я песню пою в лучезарном Кремле», написанном в связи с присуждением Джамбулу ордена Ленина в 1938 году и опубликованном в «Правде»[515]. Орден Джамбул получил на церемонии в Кремле из рук Калинина, к которому стихотворение и обращено:
Дальше в стихотворении расшифровывается, о чем эта «песня»:
Кроме как пример «джамбульского стиля» это стихотворение интересно тем, что оно невольно намекает на то, что по существу является конструкцией. Оно, с одной стороны, содержит типичные для жанра черты — например, употребление метафор солнца в связи со Сталиным[517] — но, с другой стороны, и образность, которая подрывает иллюзию, что автором является безграмотный народный поэт: построение метафор на основе понятия буквы слишком логоцентрично[518].
Но если произведения такого типа не принадлежали поэтическому воображению Джамбула, чьи голоса тогда в них звучали? Чаще всего произведения Джамбула на русском языке подписаны именами переводчиков П. Кузнецова, К. Алтайского и М. Тарловского. Павел Николаевич Кузнецов (1909–1967) был журналистом «Казахстанской правды» (позднее и центральной «Правды»), который и «открыл» Джамбула, переводы из которого он после знакомства с ним в 1936 году начал помещать в своей газете[519]. Константин Николаевич Алтайский (псевдоним Королева, 1902-?) был поэтом из города Сызрань, но более известен как переводчик казахской, калмыцкой, белорусской и другой поэзии и как пропагандист Джамбула[520]. Марк Ариевич Тарловский (1902–1950) уже завоевал себе имя как поэт[521], но из-за своего классического стиля и «непролетарскости» встречался со все большими трудностями с цензурой, когда его привлек к переводческой работе поэт и переводчик Георгий Шенгели, с начала 1930-х годов руководивший секцией перевода с языков народов СССР при Государственном издательстве художественной литературы (с 1934 года — Гослитиздат)[522]. Кроме «соотечественников по СССР» Тарловский переводил восточную классику (Навои, Махтумкули, эпосы) и европейскую литературу (Гюго, Беранже, Гейне, Словацкого, Красицкого). Самым известным его переводом было обращение Джамбула к жителям блокадного Ленинграда — хрестоматийное стихотворение «Ленинградцы, дети мои».
