Дзержинский - [5]
— А, поэт, — говорил Дзержинский, открывая дверь и пропуская в комнату Гульбиновича, — это что же, вдохновение помешало вам явиться вовремя?
— Брось, Яцек, — добродушно отвечал Андрей, — нехорошо смеяться над человеческими слабостями. А опоздал я потому, что не сразу решился к тебе идти. Смотрю, рядом полицейский участок. Я уж думал, что дом перепутал. Ну скажи, пожалуйста, как это тебя угораздило именно здесь печатать прокламации? Такая работа у самой волчьей пасти не очень-то безопасна!
— А я так думаю, — ответил Дзержинский, — что им и на ум не придет искать рядом с собой нелегальщину.
К восьми часам вечера все было готово. Пришли Вацлав Бальцевич и Мария Войткевич. Гульбинович роздал каждому по пятьдесят прокламаций, клей и по пачке махорки — бросать в глаза полицейскому, если понадобится.
В четыре часа утра все вновь собрались в условленном месте. Последним пришел Яцек. Увидев его, Андрей и Вацлав расхохотались. Уж очень комично он выглядел. Пятна засохшего клея были на лице, на руках, даже на ботинках.
— М-да! — процедил Андрей. — В отсутствии усердия тебя не упрекнешь. Но если бы ты попался, то не выкрутился бы!
— Глупости, — ответил Яцек, — у меня была твоя махорка и мои длинные ноги.
Над Заречьем медленно вставало солнце, освещая убогие рабочие хибарки. Они взялись за руки — профессиональный революционер Феликс Дзержинский, рабочие Вацлав Бальцевич, Андрей Гульбинович и гимназистка Мария Войткевич.
Они были молоды, голодны, утомлены и счастливы.
Вечером ученики-ремесленники собрались на маевку в Каролинском лесу. Шел оживленный разговор о прокламациях, расклеенных по городу. Говорили, что в Снепишках они были так добротно приклеены, то полицейским и дворникам пришлось здорово попотеть, соскабливая их со стен и заборов. «Моя работа», — Дзержинский был удовлетворен.
На середину поляны вышел Гульбинович.
— Слово имеет товарищ Яцек!
Встал стройный, как тополек, юноша, красивый, ладный. На щеках выступил румянец.
Многие из присутствовавших знали Яцека, ему зааплодировали. Зашептались между собой девушки-швеи. На них зашикали.
Дзержинский начал выступление с разъяснения значения первомайского праздника. Он говорил, что день международной пролетарской солидарности должен расшевелить и ремесленных учеников.
— Мы сильны, молоды, физических сил нам достаточно. Давайте же разъяснять своим братьям-рабочим их интересы и способы борьбы с эксплуататорами, — призывал Яцек.
В Литве вела тогда агитацию среди рабочих и Польская социалистическая партия (ППС).
— Эта партия не является рабочей, — говорил Дзержинский, — она состоит преимущественно из интеллигентов, оторванных от рабочего движения. Классовую борьбу пролетариата ППС пускает на самотек, и потому ее программа не подходит для рабочих.
Голос Яцека окреп и зазвенел, когда он перешел к любимой своей теме — рабочей солидарности.
— Без единства рабочих всех национальностей и вероисповеданий мы ничего не добьемся. Без ясного понимания своих классовых интересов рабочее движение осуждено на гибель.
После Дзержинского выступил Гульбинович. Их речи так взволновали молодежь, что аплодисментов показалось мало, ораторов принялись качать.
Затем пели хором революционные песни.
В город возвращались всей гурьбой. Веселые, возбужденные.
Несколько дней спустя Дзержинский стоял у окна своей чердачной комнатушки и наблюдал, как по Заречной медленно удалялся Домашевич.
Только что у них закончился жаркий спор. По старой дружбе оба не стеснялись в выражениях и наговорили друг другу много колкостей. Последнее время их встречи все чаще оканчивались, к сожалению, так.
Недавно прошел съезд Литовской социал-демократической партии. Домашевич, Моравский и другие ее лидеры представили проект программы партии. В проекте очень туманно и расплывчато говорилось о целях и задачах рабочего движения Литвы, зато в качестве главной задачи партии выдвигалась борьба за отделение от России и создание федеративной республики в составе Литвы и Польши.
Феликса удивляло и возмущало, что проект программы литовской социал-демократии был гораздо ближе к программе националистической Польской социалистической партии, чем к социал-демократии Королевства Польского. А ведь именно социал-демократы, а не члены ППС были наследниками славных революционных традиций первых польских марксистских партий — «Пролетариата» и «Союза польских рабочих»[1].
Домашевич доказывал, что, только завоевав национальную независимость, литовский рабочий класс сумеет успешно бороться за свои права. Как, в сущности, это было похоже на рассуждения большинства делегатов ученического съезда в Варшаве. Но там были школяры, даже не нюхавшие марксизма, а здесь собрались солидные люди, именовавшие себя марксистами.
Дзержинский долго готовился к съезду. Доводы о необходимости бороться совместно с русским пролетариатом он подкреплял ссылками на работы Маркса и Энгельса, на блестящие статьи Розы Люксембург и Адольфа Барского в «Справа работнича» [2]. И все-таки ему не удалось убедить делегатов. Съезд утвердил путаную, пропитанную националистическим духом программу.
— Не понимаю, Феликс, — говорил Домашевич, — здесь, рядом с вами, страдают свои виленские рабочие, а вас, кажется, больше волнует судьба петербургских и московских. Поверьте, о них и без вас есть кому позаботиться.
В брошюре рассказывается о судебном процессе над арестованным в 1957 году в Нью — Йорке американскими властями советским разведчиком полковником Р. И. Абелем. Автор брошюры показывает, как американские суды в течение трех лет, грубо попирая элементарные нормы судопроизводства США, завершили этот процесс осуждением Абеля к 30 годам тюремного заключения. Не сумев сломить мужества Абеля, власти США вынуждены были согласиться обменять его на осужденного в СССР американского шпиона Пауэрса.Книга генерал — майора КГБ Арсения Васильевича Тишкова (1909–1979) о судебном процессе над выдающимся советским разведчиком Рудольфом Абелем (Вильямом Генриховичем Фишером, 1903–1971), об его пребывании в тюрьме и о последующем обмене на американского летчика Пауэрса.Издание адресовано широкому кругу читателей.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.