Дзен футбола - [7]
?' ТЕЛЕРОМАН
Х
отя мой отец долго работал в авиации, он всегда был человеком сугубо земным, предпочитающим всему остальному фаршированную рыбу и смешливых блондинок. И все же лучшую часть жизни он, как ангелы, провел в эфире. В России отец жил на коротких волнах. Они уносили его вдаль, не отрывая от родной почвы. Магия западного радио преображала отечественную действительность, да-иая ей дополнительное - антисоветское - измерение. Не мудрено, что отец знал все лучше других, особенно, когда приходил его черед вести политинформацию. Кривя душой, он знал правду, счастливо живя в двух мирах сразу. Главное было их не путать, но как раз с этим у отца были трудности, которые и привели его в Америку.
Оставшись наедине с голой однозначностью, отец затосковал, как новообращенный атеист: в Америке правду не прятали, ее не было вовсе. Опечаленный открытием, отец сменил I эфир на рыбалку, оставив привычку толковать • реальность в обидном для нее ключе. I
Ему никто не мог помочь. Мне еще не при-* ходилось встречать человека, которого бы не* обманула свобода. Я, например, ждал от нее I худшего. Считалось, что в обмен на волю Запад «потребует от нас кровавого пота. Со сладостра- I стием будущих мучеников мы распинались в го- ' товности мести американские улицы, еще не • догадываясь, как трудно попасть в профсоюз I мусорщиков. I
Свобода не подвела: она оказалась и лучше, I и хуже, чем о ней думали. Я учился ее ненави- \ деть, глядя в голубой экран. Господи, как меня* бесила реклама! Бунтуя против мира, где счас-: тье приходит в дом с новой сковородкой, я как-; то сказал Довлатову: I
- Будь Америка мне родиной, я бы взрывал* телевышки.* в
- Что тебе мешало это делать дома? - спро- I сил Довлатов, и я охладел к терроризму. •
Более того, со временем я научился любить* рекламу за композиционные вериги. Целена-* правленная, как проповедь, и хитроумная, как • акростих, она ставит перед автором ту голово- I ломную задачу, с которой не справлялись до- • ма - убеждать обиняками.» Оценив хитрость телевизора, я стал относиться к нему с уважением. В экран ведь влезает очень маленькая часть реальности, а кажется, что - вся. Секрет телевидения еще и в том, что его проще освоить. Живая картинка больше похожа на мир, чем мертвые буквы, но врет она также. Причем в каждой стране по-своему.
Я убедился в этом, включая телевизор там, куда меня заносило. Даже на непонятном языке он выдает сокровенные тайны народной души и подспудной фантазии. Так, в Рио-де-Жанейро есть канал, где всегда показывают триумфы бразильской сборной - голы здесь забивают только в чужие ворота. В Мексике героини сериалов обычно блондинки. Лишь Катманду оставил меня в неведении: в отеле не было телевизора. Я строго указал на промашку хозяину, но он ловко выкрутился:
- Видите ли, сэр, - (напрасно я надеялся, что меня будут звать «сагибом»), - в Непале еще нет телевидения.
Пока я осваивал чужой эфир, мой отец в него кернулся. До его дома в Лонг-Айленде дотянулась невидимая (точнее - видимая) рука Москвы, и он стал забрасывать удочку через забор, чтобы не отрываться от экрана. Жизнь отца приобрела вожделенную двусмысленность. Мир его вновь делился на две неравные части. Меньшая питала тело, большая - ностальгию. С тех пор, как отец I смог следить за проделками Жириновского, для • Америки он был потерян. Война для моего отца» теперь шла в Чечне, своим мэром он считал Луж-* кова, даже об американской погоде ему рассказы- • вали московские синоптики. t
Как женщина в песках, телевизор сужает кру- j гозор до тех пор, пока ты не перестаешь верить • в окружающее. То, что за окном, кажется досад- \ ной частностью того, что на экране. Глядя на отца, я вывел эмигрантский закон,*
«
жалея, что его нельзя перевести на латынь для* важности: «Где телевизор, там и родина». Но» сам я не тороплюсь возвращаться, и отечествен- ' ное ТВ смотрел только в гостях у отца на семей- • ных праздниках. %
То, что я видел, не слишком отличалось от; того, что я уже видел. Наверное, в этом вся хи- • трость. Телевизор имитирует преемственность, % зачаровывая стабильностью. Ничего, в сущнос-* ти, не изменилось. Завтра - это вчера. Смерть I неизбежна, но вечна жизнь, попавшая в капкан J повтора. Пусть канул таинственный, как масон-» ский заговор, «Экран социалистического со- I ревнования», зато остался в неприкосновенно- • сти державный баланс добра и зла. Если в де- I ревне нет водопровода, то у ветеранов есть мо- • бильники. Если нет дорог, то есть Интернет. •?! Ксли есть недостатки, то всегда отдельные.; 11 как гарант незыблемого порядка в каждом н ы пуске новостей по русскому обычаю трижды I показывают поцелуй Кремля: озабоченного Пу-j тина. По старой памяти я привык считать однооб• разие тотальным. В мое время на одну совет-' скую власть приходилась одна антисоветская. J Собственно, от этой унылой арифметики я и • (бежал в Америку. Одни говорят - за колбасой, '. другие - за свободой, третьи - за выбором, поз-; иоляющим выпасть из большой общей жизни в • маленькую, но свою.
Я все прощаю американскому телевидению I просто потому, что его много. Даже в дни наци-', ональных катастроф или празднеств американ-; ский телевизор оставляет лазейку для любите• лей пирогов и пышек, поклонников гольфа и \ покера, сторонников садоводства и однополой • любви. Есть у нас даже звериный канал для мо-: его сибирского кота Геродота, но он, перепутав \ полушария, интересуется только пингвинами.
Александр Генис ("Довлатов и окрестности", "Обратный адрес", "Камасутра книжника") обратился к новому жанру – календарь, или "святцы культуры". Дни рождения любимых писателей, художников, режиссеров, а также радио, интернета и айфона он считает личными праздниками и вставляет в список как общепринятых, так и причудливых торжеств. Генис не соревнуется с "Википедией" и тщательно избегает тривиального, предлагая читателю беглую, но оригинальную мысль, неожиданную метафору, незамусоленную шутку, вскрывающее суть определение.
«Русская кухня в изгнании» — сборник очерков и эссе на гастрономические темы, написанный Петром Вайлем и Александром Генисом в Нью-Йорке в середине 1980-х., — это ни в коем случае не поваренная книга, хотя практически каждая из ее глав увенчана простым, но изящным и колоритным кулинарным рецептом. Перед нами — настоящий, проверенный временем и собравший огромную армию почитателей литературный памятник истории и культуры. Монумент целой цивилизации, сначала сложившейся на далеких берегах благодаря усилиям «третьей волны» русской эмиграции, а потом удивительно органично влившейся в мир и строй, что народился в новой России.Вайль и Генис снова и снова поражают читателя точностью наблюдений и блестящей эрудицией.
В новую книгу известного писателя, мастера нон-фикшн Александра Гениса вошли филологический роман «Довлатов и окрестности» и вдвое расширенный сборник литературных портретов «Частный случай». «Довлатов и окрестности» – не только увлекательное повествование о его главном герое Сергее Довлатове (друге и коллеге автора), но и оригинальный манифест новой словесности, примером которой стала эта книга. «Частный случай» собрал камерные образцы филологической прозы, названной Генисом «фотографией души, расположенной между телом и текстом».
Новая книга Александра Гениса не похожа на предыдущие. Литературы в ней меньше, жизни больше, а юмора столько же. «Обратный адрес» – это одиссея по архипелагу памяти. На каждом острове (Луганск, Киев, Рязань, Рига, Париж, Нью-Йорк и вся Русская Америка) нас ждут предки, друзья и кумиры автора. Среди них – Петр Вайль и Сергей Довлатов, Алексей Герман и Андрей Битов, Синявский и Бахчанян, Бродский и Барышников, Толстая и Сорокин, Хвостенко и Гребенщиков, Неизвестный и Шемякин, Акунин и Чхартишвили, Комар и Меламид, «Новый американец» и радио «Свобода».
Когда вещь становится привычной, как конфетный фантик, мы перестаем ее замечать, не видим необходимости над ней задумываться, даже если она – произведение искусства. «Утро в сосновом бору», «Грачи прилетели», «Явление Христа народу» – эти и другие полотна давно превратились в незыблемые вехи русской культуры, так что скользящий по ним глаз мало что отмечает, помимо их незыблемости. Как известно, Александр Генис пишет только о том, что любит. И под его взглядом, полным любви и внимания, эти знаменитые-безвестные картины вновь оживают, превращаясь в истории – далекие от хрестоматийных штампов, неожиданные, забавные и пронзительные.Александр Генис – журналист, писатель и культуролог.
“Птичий рынок” – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров “Москва: место встречи” и “В Питере жить”: тридцать семь авторов под одной обложкой. Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова.
В настоящей книге рассматривается объединенное пространство фантастической литературы и футурологических изысканий с целью поиска в литературных произведениях ростков, локусов формирующегося Будущего. Можно смело предположить, что одной из мер качества литературного произведения в таком видении становится его инновационность, способность привнести новое в традиционное литературное пространство. Значимыми оказываются литературные тексты, из которых прорастает Будущее, его реалии, герои, накал страстей.
В книгу известного российского ученого Т. П. Григорьевой вошли ее работы разных лет в обновленном виде. Автор ставит перед собой задачу показать, как соотносятся западное и восточное знание, опиравшиеся на разные мировоззренческие постулаты.Причина успеха китайской цивилизации – в ее опоре на традицию, насчитывающую не одно тысячелетие. В ее основе лежит И цзин – «Книга Перемен». Мудрость древних позволила избежать односторонности, признать путем к Гармонии Равновесие, а не борьбу.В книге поднимаются вопросы о соотношении нового типа западной науки – синергетики – и важнейшего понятия восточной традиции – Дао; о причинах взлета китайской цивилизации и отсутствия этого взлета в России; о понятии подлинного Всечеловека и западном антропоцентризме…
Книга посвящена пушкинскому юбилею 1937 года, устроенному к 100-летию со дня гибели поэта. Привлекая обширный историко-документальный материал, автор предлагает современному читателю опыт реконструкции художественной жизни того времени, отмеченной острыми дискуссиями и разного рода проектами, по большей части неосуществленными. Ряд глав книг отведен истории «Пиковой дамы» в русской графике, полемике футуристов и пушкинианцев вокруг памятника Пушкину и др. Книга иллюстрирована редкими материалами изобразительной пушкинианы и документальными фото.
Историки Доминик и Жанин Сурдель выделяют в исламской цивилизации классический период, начинающийся с 622 г. — со времени проповеди Мухаммада и завершающийся XIII веком, эпохой распада великой исламской империи, раскинувшейся некогда от Испании до Индии с запада на восток и от черной Африки до Черного и Каспийского морей с юга на север. Эта великая империя рассматривается авторами книги, во-первых, в ее политическом, религиозно-социальном, экономическом и культурном аспектах, во-вторых, в аспекте ее внутреннего единства и многообразия и, в-третьих, как цивилизация глубоко своеобразная, противостоящая цивилизации Запада, но связанная с ней общим историко-культурным контекстом.Книга рассчитана на специалистов и широкий круг читателей.
Увлекательный экскурс известного ученого Эдуарда Паркера в историю кочевых племен Восточной Азии познакомит вас с происхождением, формированием и эволюцией конгломерата, сложившегося в результате сложных и противоречивых исторических процессов. В этой уникальной книге повествуется о быте, традициях и социальной структуре татарского народа, прослеживаются династические связи правящей верхушки, рассказывается о кровопролитных сражениях и создании кочевых империй.