Дзен футбола - [7]
?' ТЕЛЕРОМАН
Х
отя мой отец долго работал в авиации, он всегда был человеком сугубо земным, предпочитающим всему остальному фаршированную рыбу и смешливых блондинок. И все же лучшую часть жизни он, как ангелы, провел в эфире. В России отец жил на коротких волнах. Они уносили его вдаль, не отрывая от родной почвы. Магия западного радио преображала отечественную действительность, да-иая ей дополнительное - антисоветское - измерение. Не мудрено, что отец знал все лучше других, особенно, когда приходил его черед вести политинформацию. Кривя душой, он знал правду, счастливо живя в двух мирах сразу. Главное было их не путать, но как раз с этим у отца были трудности, которые и привели его в Америку.
Оставшись наедине с голой однозначностью, отец затосковал, как новообращенный атеист: в Америке правду не прятали, ее не было вовсе. Опечаленный открытием, отец сменил I эфир на рыбалку, оставив привычку толковать • реальность в обидном для нее ключе. I
Ему никто не мог помочь. Мне еще не при-* ходилось встречать человека, которого бы не* обманула свобода. Я, например, ждал от нее I худшего. Считалось, что в обмен на волю Запад «потребует от нас кровавого пота. Со сладостра- I стием будущих мучеников мы распинались в го- ' товности мести американские улицы, еще не • догадываясь, как трудно попасть в профсоюз I мусорщиков. I
Свобода не подвела: она оказалась и лучше, I и хуже, чем о ней думали. Я учился ее ненави- \ деть, глядя в голубой экран. Господи, как меня* бесила реклама! Бунтуя против мира, где счас-: тье приходит в дом с новой сковородкой, я как-; то сказал Довлатову: I
- Будь Америка мне родиной, я бы взрывал* телевышки.* в
- Что тебе мешало это делать дома? - спро- I сил Довлатов, и я охладел к терроризму. •
Более того, со временем я научился любить* рекламу за композиционные вериги. Целена-* правленная, как проповедь, и хитроумная, как • акростих, она ставит перед автором ту голово- I ломную задачу, с которой не справлялись до- • ма - убеждать обиняками.» Оценив хитрость телевизора, я стал относиться к нему с уважением. В экран ведь влезает очень маленькая часть реальности, а кажется, что - вся. Секрет телевидения еще и в том, что его проще освоить. Живая картинка больше похожа на мир, чем мертвые буквы, но врет она также. Причем в каждой стране по-своему.
Я убедился в этом, включая телевизор там, куда меня заносило. Даже на непонятном языке он выдает сокровенные тайны народной души и подспудной фантазии. Так, в Рио-де-Жанейро есть канал, где всегда показывают триумфы бразильской сборной - голы здесь забивают только в чужие ворота. В Мексике героини сериалов обычно блондинки. Лишь Катманду оставил меня в неведении: в отеле не было телевизора. Я строго указал на промашку хозяину, но он ловко выкрутился:
- Видите ли, сэр, - (напрасно я надеялся, что меня будут звать «сагибом»), - в Непале еще нет телевидения.
Пока я осваивал чужой эфир, мой отец в него кернулся. До его дома в Лонг-Айленде дотянулась невидимая (точнее - видимая) рука Москвы, и он стал забрасывать удочку через забор, чтобы не отрываться от экрана. Жизнь отца приобрела вожделенную двусмысленность. Мир его вновь делился на две неравные части. Меньшая питала тело, большая - ностальгию. С тех пор, как отец I смог следить за проделками Жириновского, для • Америки он был потерян. Война для моего отца» теперь шла в Чечне, своим мэром он считал Луж-* кова, даже об американской погоде ему рассказы- • вали московские синоптики. t
Как женщина в песках, телевизор сужает кру- j гозор до тех пор, пока ты не перестаешь верить • в окружающее. То, что за окном, кажется досад- \ ной частностью того, что на экране. Глядя на отца, я вывел эмигрантский закон,*
«
жалея, что его нельзя перевести на латынь для* важности: «Где телевизор, там и родина». Но» сам я не тороплюсь возвращаться, и отечествен- ' ное ТВ смотрел только в гостях у отца на семей- • ных праздниках. %
То, что я видел, не слишком отличалось от; того, что я уже видел. Наверное, в этом вся хи- • трость. Телевизор имитирует преемственность, % зачаровывая стабильностью. Ничего, в сущнос-* ти, не изменилось. Завтра - это вчера. Смерть I неизбежна, но вечна жизнь, попавшая в капкан J повтора. Пусть канул таинственный, как масон-» ский заговор, «Экран социалистического со- I ревнования», зато остался в неприкосновенно- • сти державный баланс добра и зла. Если в де- I ревне нет водопровода, то у ветеранов есть мо- • бильники. Если нет дорог, то есть Интернет. •?! Ксли есть недостатки, то всегда отдельные.; 11 как гарант незыблемого порядка в каждом н ы пуске новостей по русскому обычаю трижды I показывают поцелуй Кремля: озабоченного Пу-j тина. По старой памяти я привык считать однооб• разие тотальным. В мое время на одну совет-' скую власть приходилась одна антисоветская. J Собственно, от этой унылой арифметики я и • (бежал в Америку. Одни говорят - за колбасой, '. другие - за свободой, третьи - за выбором, поз-; иоляющим выпасть из большой общей жизни в • маленькую, но свою.
Я все прощаю американскому телевидению I просто потому, что его много. Даже в дни наци-', ональных катастроф или празднеств американ-; ский телевизор оставляет лазейку для любите• лей пирогов и пышек, поклонников гольфа и \ покера, сторонников садоводства и однополой • любви. Есть у нас даже звериный канал для мо-: его сибирского кота Геродота, но он, перепутав \ полушария, интересуется только пингвинами.
Александр Генис ("Довлатов и окрестности", "Обратный адрес", "Камасутра книжника") обратился к новому жанру – календарь, или "святцы культуры". Дни рождения любимых писателей, художников, режиссеров, а также радио, интернета и айфона он считает личными праздниками и вставляет в список как общепринятых, так и причудливых торжеств. Генис не соревнуется с "Википедией" и тщательно избегает тривиального, предлагая читателю беглую, но оригинальную мысль, неожиданную метафору, незамусоленную шутку, вскрывающее суть определение.
В новую книгу известного писателя, мастера нон-фикшн Александра Гениса вошли филологический роман «Довлатов и окрестности» и вдвое расширенный сборник литературных портретов «Частный случай». «Довлатов и окрестности» – не только увлекательное повествование о его главном герое Сергее Довлатове (друге и коллеге автора), но и оригинальный манифест новой словесности, примером которой стала эта книга. «Частный случай» собрал камерные образцы филологической прозы, названной Генисом «фотографией души, расположенной между телом и текстом».
«Русская кухня в изгнании» — сборник очерков и эссе на гастрономические темы, написанный Петром Вайлем и Александром Генисом в Нью-Йорке в середине 1980-х., — это ни в коем случае не поваренная книга, хотя практически каждая из ее глав увенчана простым, но изящным и колоритным кулинарным рецептом. Перед нами — настоящий, проверенный временем и собравший огромную армию почитателей литературный памятник истории и культуры. Монумент целой цивилизации, сначала сложившейся на далеких берегах благодаря усилиям «третьей волны» русской эмиграции, а потом удивительно органично влившейся в мир и строй, что народился в новой России.Вайль и Генис снова и снова поражают читателя точностью наблюдений и блестящей эрудицией.
“Птичий рынок” – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров “Москва: место встречи” и “В Питере жить”: тридцать семь авторов под одной обложкой. Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова.
Новая книга Александра Гениса не похожа на предыдущие. Литературы в ней меньше, жизни больше, а юмора столько же. «Обратный адрес» – это одиссея по архипелагу памяти. На каждом острове (Луганск, Киев, Рязань, Рига, Париж, Нью-Йорк и вся Русская Америка) нас ждут предки, друзья и кумиры автора. Среди них – Петр Вайль и Сергей Довлатов, Алексей Герман и Андрей Битов, Синявский и Бахчанян, Бродский и Барышников, Толстая и Сорокин, Хвостенко и Гребенщиков, Неизвестный и Шемякин, Акунин и Чхартишвили, Комар и Меламид, «Новый американец» и радио «Свобода».
Когда вещь становится привычной, как конфетный фантик, мы перестаем ее замечать, не видим необходимости над ней задумываться, даже если она – произведение искусства. «Утро в сосновом бору», «Грачи прилетели», «Явление Христа народу» – эти и другие полотна давно превратились в незыблемые вехи русской культуры, так что скользящий по ним глаз мало что отмечает, помимо их незыблемости. Как известно, Александр Генис пишет только о том, что любит. И под его взглядом, полным любви и внимания, эти знаменитые-безвестные картины вновь оживают, превращаясь в истории – далекие от хрестоматийных штампов, неожиданные, забавные и пронзительные.Александр Генис – журналист, писатель и культуролог.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.