Дьюри, или Когда арба перевернется - [11]

«…Разве можно жить с таким человеком, который даже цветы не любит, жалеет на них деньги, ведь это единственное удовольствие, которое мне осталось в жизни… Он мне мстит, лишая меня последней радости…»

В висках у Дьюри застучала кровь. Дальше читать не смог. Ему хотелось кричать от столь несправедливого мнения… Что-что, а цветы он любил, и не жалел он денег на цветы, а их просто не было. К тому времени многого уже не было, но она упорно ничего не хотела замечать. Да и не видела. К примеру, она считала, что он цветы не любит потому, что каждый день их не покупал. Её излюбленная фраза: «…Цветы – это моя душа, и я не могу видеть, как она увядает».

Поэтому уже на второй день цветы, ещё свежие, приходилось выбрасывать, правда, он их не выбрасывал, а дарил соседке, которая души в нём не чаяла. Дьюри перевернул страницу, и хотя было много исписанных листов, записи в дневнике кончались всего двумя короткими абзацами, которые Дьюри начал внимательно читать.

«…Я не могу жить без любви: сердце моё редко бывает незанятым, в нём всегда царит чей-то прекрасный образ, которому я поклоняюсь. Мне важно любить, чтобы сердцем не завладел мрак.

Как странно устроены люди, говорят о вечной любви, а желают только тело, которое не вечно и быстро теряет красоту и привлекательность. Меньше внимания обращают на душу, которую можно совершенствовать до бесконечности и до самой гробовой доски. Значит, если бы их чувствами руководил разум, то, возможно, можно было бы поверить в вечную любовь. К сожалению, моя душа никому не была нужна, все хотели только тело, а оно состарилось…

Недавно в компании моей подружки появился на редкость воспитанный молодой человек. Он так галантно ухаживал за нами, что трудно было различить, кто же ему нравится больше, я или моя подружка. В один прекрасный день он предложил нам поехать к нему на дачу. Пока мы решали ехать или нет, на улице стемнело. Боясь опоздать на последний поезд, начали торопиться. Когда мы были на полпути к вокзалу, начал накрапывать дождь. Моя подружка Вера предложила вернуться, но я упёрлась настолько, что уломала её, и мы всё-таки добрались до вокзала. В вагон мы вбежали под проливным дождём. С шумом устроились в купе. Наш кавалер сразу начал нам помогать снимать мокрые вещи. Он попеременно помогал нам обеим но… когда он помогал Вере, он весь трепетал от страсти, движения его были лихорадочны, суетливы. Молодой человек сначала стоял от неё на почтительном расстоянии, но чувствовалось, что его сильно тянет к ней… Тогда я поняла, Я ЛИШНЯЯ…. Хотелось плакать, кричать, даже орать, бежать… но куда? Поезд нас мчал на дачу, где была мне уготована пытка, которой я не могла избежать… В купе я больше не могла находиться, извинившись, я вышла в тамбур и в отчаянных чувствах прижалась к окну носом. Окно плакало. Мне трудно было разглядеть что-либо за ним. Ночь поглотила день. Она даже в меня вошла. Мы мчались по безлюдным местам, возможно, полям, так как за окном нельзя найти хоть какой-нибудь ориентир. Я как всегда искала свою звезду… без ориентира любой огонёк мог показаться звездой… Дальше жить не стоит… Я поблёкла, ни у кого не загораются глаза при встрече со мной, а если смотрят, то сквозь меня… Я чувствую, что опускаюсь ниже и ниже… Я готова просить, умолять любить меня… А без любви жить не стоит… И я ухожу без слёз и сожаления, никому не нужная…»

Дьюри сидел измученный, опустошённый. Не было сил возмутиться. Вскоре он уснул, положив голову на дневник Ицы.

* * *

Прошло три тяжелых года. Дети подросли: Габи училась в третьем классе, Тыко ходила в детский сад, Яно – в ясли, Чилла, обременённая домашними заботами, с трудом окончила школу и даже не пыталась поступить в гимназию. Дьюри перестал пить. Он всё делал, чтобы в доме наладилась жизнь, но почему-то становилось хуже и хуже. После смерти Ицы Габи и Тыко старались всё делать наперекор Чилле, несмотря на то, что им часто попадало от неё за это. Единственный, кто объединял семью, был Яно, который ластился ко всем, кому было не лень его приласкать. Чилла, ещё не став взрослой, осунулась, стала истерически нервной. Но, несмотря на усилия Дьюри, ни разу не мог угодить ей. Хотя один раз он всё же, кажется, ей угодил, когда купил ей печатную машинку. После подарка Чилла как будто смягчилась, но ненадолго. В один пасмурный вечер, избив Габи, ушла из дому и не вернулась. Поиски, которые вёл сначала Дьюри, потом полиция, оказались безрезультатными. И хотя Чиллы несколько месяцев не было дома, Дьюри не мог привыкнуть к этому. Он ждал, что не сегодня, так завтра откроется дверь, и он увидит свою единственную дочь и бросится к ней, она всё поймёт и простит ему…. Стоило ему увидеть эту печатную машинку, как он тут же вспоминал свою Чиллу. Но, сразу же, всплывал и болезненный вопрос: «Почему ушла?» Он как-то вспомнил, что Чилла тоже вела какие-то записи. Именно тогда вдруг его осенила мысль, что он, возможно, мог бы найти ответ в них. Дьюри не сразу удалось отыскать рукопись. И вот она у него в руках. Дождавшись, когда дети лягут спать и, потушив везде свет, он оставил гореть только настольную лампу, чтобы никому не мешать. Наконец Дьюри сел за стол и, раскрыв стопку напечатанных листов, начал с волнением читать.