Дьюри, или Когда арба перевернется - [10]

Когда он пришёл домой, Габи и Тыко сидели за столом, дожидаясь, когда Чилла нальёт им суп в тарелки. Яно, к счастью, спал. Не найдя на столе на привычном месте дневника, он спросил у Чиллы, которая нехотя сообщила ему, что она спрятала дневник от детей.

После обеда, когда он решил утешить детей в их горе, больше всех он ласкал Габи. Чилла, убирая со стола, позвала Габи помочь ей, но та притворилась, что ничего не слышит и всё больше ластилась к Дьюри. Когда Чилла начала мыть посуду, она вновь позвала Габи, но уже более раздражённо, но Габи, вместо того чтобы помогать Чилле, залезла к Дьюри на колени. Чилла увидела это и, подойдя к Габи, дернула её за косу так, что Габи взвизгнула от боли. Дьюри набросился на Чиллу, обозвав её бездушным существом и монстром. Чилла в слезах убежала к себе. Габи, довольная, тут же выскочила во двор с Тыко. За столом Дюьри остался один с грязной посудой. Всё произошло в одно мгновение. Он даже не успел никого окликнуть, остановить… И когда появилась Чилла с дневником Ицы и положила его перед ним на стол, он готов был просить у неё прощения, но не успел и рта раскрыть, как Чилла исчезла. Некоторое время он смотрел на дневник, вспоминая, что же он ещё хотел узнать, прежде чем начнёт читать всё подряд. Перелистав больше половины тетради, он начал читать:

«… Любовь всегда чудо. Поэтому, она необходима. Она уничтожает ложь, привычку, она озаряет светом повседневную жизнь, превращая в чудо. Разве не чудо? Идёшь по улице, проходят люди, такие тусклые, такие чужие… И вдруг навстречу тебе идёт один такой же чужой, как и все, и если вы случайно не встретитесь взглядом, останетесь такими же чужими, как и были, но стоит вам увидеть друг друга, и в одно мгновение ближе, роднее нет на земле человека.»

– Ну, конечно, – чудо, когда ради похоти ты можешь бросить детей… и побежать с первым встречным на край света… – еле сдерживая нарастающее раздражение, пробубнил Дьюри, он быстро просмотрел несколько листов и снова продолжил чтение:

«… Я живу, когда горят глаза партнёра. Когда осязаю, что он наэлектризован моим присутствием, это даёт мне ту энергию, без которой жизнь бесцветна…»

Дальше Дьюри не мог читать и снова перевернул несколько страниц, вздохнув глубже, продолжил:

«Раньше, когда у меня силы бывали на исходе, когда все валилось из рук, мне достаточно было выбежать на улицу, дождаться хоть одного мужчину, неважно какого, конечно, лучше красивого, увидеть, загораются глаза… и тогда я могла спокойно вернуться в свою дыру и влачить дальше своё существование. Когда впервые это произошло при Дьюри, он устремился за мной, наверное, думал, что я собираюсь убежать из дому. Ведь я так стремительно выбежала. Однако увидев, что я стою как вкопанная у калитки, он, чуть успокоившись, спросил меня:

– Тебе не хватает воздуха в доме?

– Да.

… Это его вполне удовлетворило, и он спокойно ушёл домой».

– И совсем я не был спокоен, но что я мог сделать, если я не мог выгнать тебя или сам уйти, Я был как птица в клетке, думал не только о себе, о твоих детях…

Вечерело. Стало трудно разбирать написанное. Дети бегали во дворе. Дьюри зажёг свет и продолжил читать дневник.

«…В глаза Дьюри я давно не смотрю. Я даже забыла его лицо. Недавно ночью, когда мне хотелось выбежать на улицу и броситься на грудь первому попавшемуся, согреться, проснуться… Почувствовать, что я ещё женщина и способна зажечь и дать жизнь и счастье другому… Меня настолько захватили эти чувства, что я вскочила и готова была выбежать на улицу, если бы не встретила Дьюри, который, шатаясь, направлялся в туалет. В этот момент мне вдруг все мужчины стали противны, и я с мерзким чувством поплелась к кровати. Постель остыла. Когда я легла в неё, мне показалось, что я легла в гроб. И тут мне захотелось увидеть лицо Дьюри, который увидит меня в гробу, но не смогла, сколько я ни пыталась…»

– А я… Эх! Стоит закрыть глаза, как ты и только ты стоишь передо мной. Стоишь и смотришь на меня своими огромными зелёными глазами. Цвет твоих глаз зависит от освещения, от цвета одежды, от погоды, но больше всего от твоего настроения и от субъекта, на которого ты устремляешь свой взор. Если тебе понравился мужчина, глаза становятся цвета малахита, сочные, глубокие и светятся из бесконечной глубины, и если заглянуть в них, то закружится голова, потому что будешь всё время куда-то проваливаться… На меня ты последнее время смотрела стеклянными, плоскими глазами бутылочного цвета. Так ты смотришь на всё, что тебе безразлично. В период беременности глаза у тебя были, словно у котёнка, которого только что накормили молоком и ласкают его, он мурлычет… Я могу в точности сказать, где, какая и каких размеров родинка на твоём теле. Меня всегда поражало, что они расположены не хаотично, а подчинены какому-то закону. И когда я смотрел на тебя обнажённую и видел тебя всю от ягодиц до шеи, я мог мысленно соединить родинки. Если провести прямые линии между ними, можно увидеть ковш. Точно такой же ковш я видел в школьном учебнике по астрономии, и называется он Большой Медведицей, когда я это открыл для себя, во мне что-то изменилось и не только по отношению к тебе. Эту перемену заметили даже посторонние, а на работе даже интересовались, что со мной происходит? Кто сочувствовал, кто старался дать совет… Я даже не думал, что у меня столько доброжелателей… но только ты ничего не видела, ничего не замечала, – в волнении от нахлынувших чувств тихо бормотал про себя Дьюри, – да я… Эх ты! – И не найдя подходящих слов, чтобы выразить чувства, что накопилось в нём, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил читать.