Дюма. Быстрый, или Танжер Алжир и Тунис - [41]

Полковник второй раз вызвал г-на Фроман-Коста и г-на Курби де Коньора и сообщил им о письме майора де Барраля, как прежде сообщил о донесении араба. Но на этот раз, показав письмо, он добавил:

"Господа, это письмо опоздало на двадцать пять или тридцать часов, майор просит у меня триста человек из восьмого батальона, но это сократит наши силы до ста восьми человек и, следовательно, вынудит нас вернуться назад, что после полученного нами сообщения обернется настоящим позором, ибо в таком случае можно будет подумать, будто мы уклоняемся от сражения; мое мнение таково: остаться на занятых нами позициях; соответствует ли оно вашему?"

Мнение двух офицеров совпадало с мнением полковника. Их подталкивала судьба.

Решено было дать ответ г-ну Коффину; но в это время дозорные гусары, располагавшиеся на небольшом холме в получетверти льё, заметили несколько арабских всадников, огибавших гору, которая находилась как раз напротив только что развернутого лагеря. Все это происходило возле уэда Таули. Гонца задержали до тех пор, пока не станет известно, что это за арабы.

Для выяснения всех обстоятельств полковник Монта-ньяк приказал командиру эскадрона Курби де Коньору послать старшего сержанта Барбю, исполнявшего при нем обязанности заместителя, и несколько солдат узнать, в чем дело.

Едва старший сержант приблизился к дозорным конникам, как только что замеченные арабы пустили своих лошадей вскачь, пытаясь отрезать ему и трем часовым дорогу в лагерь. Арабов было около тридцати. Старший сержант и часовые довольно быстро отступили, так что никто из них не пострадал от выстрелов арабов. А те, разрядив ружья, сделали полный поворот и скрылись в складках местности. Военные действия начались; отойти означало чуть ли не бежать; капитану Коффину написали письмо, в котором была изложена суть дела, и гонец отправился с этим письмом в Джема-р'Азуат.

Час спустя все на той же самой горе появилось с полсотни арабских всадников; среди них было несколько марокканцев, узнаваемых по их красным шапочкам. Полковник выдвинулся на триста шагов вперед, чтобы получше рассмотреть вновь прибывших. Он тотчас отдал приказ опять выставить конных часовых.

С наступлением ночи конные часовые были отозваны в лагерь, а посты 8-го батальона выдвинуты на передовые рубежи. В то же время полковник Монтаньяк предупредил двух старших офицеров, что они снимутся с лагеря к одиннадцати часам вечера, а перед этим разожгут большие костры, чтобы враг не догадался о передвижении отряда.

В одиннадцать часов, стараясь не шуметь, маленькая колонна тронулась в путь, продвигаясь в направлении Керкура, но едва она покинула лагерь, как раздались два выстрела. Эти два выстрела, пришедшиеся по арьергарду, никого не ранили, но они свидетельствовали о том, что скрыть от арабов передвижение не удалось. Через минуту на правом фланге колонны прозвучал третий выстрел: за ней наблюдали со всех сторон. Марш продолжался без иных происшествий до самого Керкура, где и разбили бивак.

Все это происходило ночью; впрочем, пройденное расстояние не превышало и двух льё. Таким образом, отряд находился примерно в пяти льё от Джема-р'Азуата.

С рассветом стали замечать арабов. Они рассеялись по вершинам холмов, расположенных напротив лагеря; их было семьсот или восемьсот, все конные. В большинстве своем всадники спешились, чтобы лучше наблюдать за нашим отрядом.

В семь часов полковник приказал г-ну Курби де Коньо-ру посадить верхом шестьдесят гусаров, а капитанам Лар-разе, де Шаржеру и де Раймону следовать за ним с 3-й, 6-й и 7-й ротами. К ним должны были присоединиться три отделения карабинеров под командованием сержанта Бернара. Это было чуть больше двух третей отряда. Две роты — 2-я и карабинеров — под началом командира батальона Фроман-Коста должны были остаться охранять лагерь, где сложили всю поклажу и снаряжение. Полковник встал во главе небольшой колонны, состоявшей из 320 или 330 человек, и продвинулся вперед примерно на одно льё.

Там он остановился — перед ним был враг. Враг, численность которого раза в три превышала нашу. До тех пор, чтобы не утомлять лошадей, гусары вели их под уздцы. Но тут полковник приказал сесть верхом, и пока пехотинцы, опустив ружья к ноге, стояли в том месте, где была сделана остановка, он с 60 кавалеристами бросился примерно на 1 000 арабов, находившихся перед ним.

Сказать это любому другому народу, кроме нашего, — никто не поверит, что такое возможно, или сочтут людей безумцами. Не успев добраться до врага, десять или двенадцать человек пали под обстрелом. Предстояло ринуться на стену огня.

Через десять минут сражения полковнику Монтаньяку, командиру эскадрона Курби де Коньору, капитану Жантий де Сент-Альфонсу и тридцати оставшимся у них солдатам пришлось отступить. Но на полпути к ним присоединилась пехота, бросившаяся бегом в их сторону. Теперь их оказалось примерно 280 человек против 1 000, можно было снова идти в наступление, и они пошли. Арабы, в свою очередь, отступили; их стали преследовать, как это умеют делать наши солдаты.

Внезапно в тот миг, когда небольшая колонна ступила в глубокий овраг, полковник Монтаньяк увидел, как со всех окружающих хребтов спускаются отряды всадников и кабилов, о существовании которых никто даже не подозревал, поскольку они скрывались в складках местности. Полковник понял, что ни на победу, ни даже на возможность отступления надежды больше нет. Он принял необходимые меры, чтобы достойно умереть.