Дюма. Быстрый, или Танжер Алжир и Тунис - [21]

В десяти шагах от нас они резко остановились и, наученные опытом, проворно соскочив на землю, бросились прочь; судя по тем разговорам, какие велись вокруг меня в течение получаса, такая предосторожность с их стороны показалась мне вполне разумной.

Более всего были обрадованы их возвращению — не вследствие его поэтичности, а с чисто материальной стороны — Поль и повар. Кабана вместе с шестом поместили на круп лошади Поля. Каждый из нас сел в седло своего перепуганного коня, и мы продолжили путь к Танжеру, куда прибыли в десять часов вечера.

Вот тогда-то мы и увидели это предающееся веселью население, упивавшееся свежей водой у фонтана. Давид поджидал нас. На следующий день в Танжере праздновали еврейскую свадьбу, и он советовал нам не упустить возможность познакомиться с брачными обрядами еврейского народа. Нам не следовало ни о чем беспокоиться: нас ждал у него и завтрак, и обед.

Договорившись о завтрашнем дне, мы отправились спать на "Быстрый", который в ожидании нас поднял на грот-мачте фонарь.

ЕВРЕЙСКАЯ СВАДЬБА

На другой день, придя к Давиду, мы в самом деле обнаружили, что нас ждет готовый завтрак. Никогда мне не доводилось видеть такого чистого и аппетитного стола.

Там было свежее сливочное масло, какого мы не пробовали с тех пор, как покинули Францию; великолепные финики, отличный инжир. В остальном завтрак состоял из бараньих отбивных котлет и жареной рыбы, и все запивалось вином, приготовленным самим Давидом; в этом вине почти не чувствовалось винограда, но, тем не менее, оно было превосходное. Рискну высказать предположение, что, по всей видимости, этот ликер был тем самым медовым питьем, которое подавали к столу в средние века.

После завтрака Давид пригласил нас пойти вместе с ним в дом, где находилась новобрачная. Свадебное празднество началось шесть дней назад; мы попали на седьмой, именовавшийся "день хеннах" и представлявший наибольший интерес, потому что именно в этот день новобрачную препровождают в супружеское жилище.

За сто шагов от дома мы уже слышали доносившийся оттуда шум: удары бубнов, пиликанье скрипок, позвякивание бубенчиков; все это не было лишено определенной гармонии, довольно дикой и своеобразной, — словом, то была музыка, которую и ожидаешь услышать в Марокко.

Мы продолжали свой путь; в дверях толпились любопытные, но при виде Давида все расступились, пропуская нас. Мы оказались в квадратном дворе, окруженном со всех сторон, кроме улицы, домами с террасами.

Посреди двора возвышалась огромная смоковница, напомнившая мне ту, на которой имели обыкновение вешаться афиняне; на ветках ее вперемешку пристроились мавританские и еврейские мальчишки. На двух сторонах стены тянулись скамьи, образуя прямой угол. Скамьи были заняты зрителями, среди которых усадили и нас.

Возле стены, выходившей на улицу, сидели на корточках три музыканта: один играл на скрипке, но так, как играют на виолончели, — перевернув инструмент, двое других — на бубне. У стены, образующей фасад дома, сидели около дюжины еврейских женщин, одетых в самые богатые свои наряды и располагавшихся живописнейшим образом, одни у ног других, почти вплотную: их разделял лишь стрельчатый дверной проем, в глубине которого виднелись еще пятнадцать — двадцать женщин.

Все соседние террасы были заполнены зрителями или, вернее, зрительницами.

Причем зрительницами странными, похожими на призраки. То были мавританские женщины, закутанные в огромные покрывала, синие или белые, называющиеся "аброк": женщины сидели на корточках, время от времени поднимаясь и издавая что-то вроде протяжного хохота, похожего на крик индейки и клекот орлана, звучащие вместе. Затем, смолкнув, они снова садились и замирали. Лишь одна из этих женщин перебегала с одной террасы на другую, с поразительной легкостью перешагивая разделявшее их пространство и, в нарушение всех законов Пророка, приоткрывая время от времени свой аброк, чтобы показать нам очаровательное личико, которое она тотчас прятала, заливаясь чрезвычайно кокетливым смехом.

Так что Галатея Вергилия, бегущая к ветлам и исполненная при этом желанием, чтобы ее увидели, прежде чем она добежит до них, существует во всех странах, даже в Марокко.

Нам понадобилось некоторое время, чтобы охватить взглядом всю эту картину: смоковницу с мальчишками на ветвях; посторонних зрителей на скамейках; музыкантов, играющих на скрипке и бубне; еврейских женщин, сидящих вместе; еврейских женщин, стоящих в дверном проеме; мавританских женщин, притихших на террасах.

Но вот наконец нам удалось соединить все это в одно целое, исполненное гармонии и красок. Площадка перед дверью, ведущей в дом, была пуста, и землю там покрывал ковер.

Давид о чем-то переговорил с хозяйками дома, и одна из них зарделась от смущения, но не заставила себя долго просить. Она вышла на площадку, сопровождаемая одобрительными возгласами своих подруг и взрывами дикого хохота мавританок, вынула из кармана платок и, взяв его за два конца, стала вращать, пока он не скрутился жгутом, после чего принялась танцевать.

Фанданго, качуча, оле, вито и халео-де-херес избаловали нас.