Дым небес - [7]

— Сейчас у всех великая депрессия, — недовольно отвечает Мария.

— Ну, это точно, — соглашается Эмма, останавливаясь возле табачного киоска, — подожди секунду.

Наклонившись к окошку, она требует:

— Пачку Марлборо.

— А тебе 18 есть? — спрашивает киоскёрша.

— А чё, я так молодо выгляжу? Женщина, вы что? Я школу уже давно закончила. И на сигареты, по крайней мере, могу себе заработать.

На тарелочке в окошке без дальнейших разговоров появляется пачка сигарет. Эмма тут же раскрывает её, вынимает сигарету, щёлкает зажигалкой и закуривает. Они идут дальше.

— А у тебя из-за чего депрессия? — продолжает Эмма прерванный разговор. — Тоже из-за любви?

— Скорей, из-за её отсутствия. Из-за того, что я никому не нужна! — резко отвечает Мара.

— Как это никому не нужна? А родителям?

— Отец бросил меня, когда мне было полгода, и с тех пор ни разу не заявился. А мать с тех пор бухает по-чёрному. И на меня ноль внимания, как будто я ей неродная. И зачем она меня только рожала? Тем более, что я её не просила.

— А как же… всё это? — кивает Эмма на дорогостоящее готическое обмундирование Мары-Марии.

— Это всё бабушка. Она единственная, кто ни в чём мне не отказывает.

Они сворачивают на улицу Столетова, деревенскую улочку, до сих пор ещё незаасфальтированную, на которой старые хибары за покосившимися деревянными оградами соседствуют с крутыми особняками за высокими кирпичными заборами.

— А мне нравится твой готический стиль. Тебе, кстати, очень идёт быть готкой, — переводит Эмма тему.

— Во-первых, не готкой, а готессой, — покоробившись, поправляет её Мара-Мария. Её всегда коробит, когда она слышит слово «готка» в свой адрес. — А, во-вторых, разве по мне не видно, что я чёрное чмо, и все, кому не лень, только и делают, что называют меня чёрным чмо?

— Просто тебя никто не понимает.

— Это точно. Со мной ведь никто и не дружит, у меня никого нет: ни друзей, ни подруг. Мне ни с кем неинтересно. Все такие тупые… Я не про тебя, — спохватывается она.

Эмма неожиданно прерывает её:

— А хочешь, я буду твоей подругой?

Мария благодарно кивает. В левом глазу её неожиданно вспыхивает слезинка. Она тут же вытирает её рукой. Готессам непозволительно плакать, в отличие от эмочек. Эмма замечает характерное движение рукой и улыбается.

— Жаль, что со мной нет моего розового платочка.

— Да это мне так …что-то…

— А знаешь, — предлагает Эмма, — если хочешь… я могу с тобой туда пойти.

— Нет, — останавливается Мара-Мария. — Тебе туда нельзя. Что скажут твои родители?

— Отец ничего не скажет. Потому что у меня его тоже нет. А мать пашет в две смены. Ей тоже не до меня. Ей лишь бы денег заработать.

— Нет. Тебе лучше вернуться. Я не могу взять на себя ответственность за тебя. Там не всё так просто.

— Но мы ведь…как бы уже подруги, — намекает Эмма. — Возьми меня с собой. Мара, ну, пожалуйста.

— Только не сегодня.

— Почему?

— Сегодня Вальпургиева ночь. И на горе будет полно народу.

— Вот и хорошо. Когда много людей, не будет так страшно.

— Наоборот. Чем больше людей — тем страшней. Ты же не знаешь, что это за люди. Среди них много тёмных.

— Но ты же сама к ним относишься.

— Я — другое дело. А новичкам туда сегодня лучше не соваться.

Улочка пошла под уклон, дома поползли вниз, — и вот уже с улицы видна зелёная верхушка Девичьей горы и пять вышек, выкрашенных в красно-белые цвета: четыре по бокам и пятая, самая высокая — в центре. Издали кажется, что они служат опорой для огромной воздушной пирамиды, чьи стены проницают.

— Да мы уже почти пришли. Вон уже Девичья видна.

— Нет, не упрашивай.

— Если хочешь знать, — обижается Эмма, — я и сама могу туда пойти… да одна боюсь.

— Ну, ладно, — соглашается Мара, — идём. Но если Девичья тебя не примет, пойдёшь домой сама. Обещаешь?

— Обещаю. А что значит, не примет?

— Скоро узнаешь.

Мара-Мария усмехается своей коронной готической ухмылкой, выдыхая беззвучное «ха-ха».

На Девичьей всё не так, как везде

Спускаясь к яру, Эмма и Мара проходят мимо заброшенного, полуразвалившегося дома.

— Здесь давно уже никто не живёт, — констатирует Мара.

На соседнем участке, непосредственно примыкающем к яру, возводится новый дом. Пожилой каменщик, выглядывая из проёма второго этажа, провожает их странным взглядом.

— И зачем люди строятся здесь? — удивляется Эмма.

— Они скоро или умрут от рака или сойдут с ума, — замечает Мара.

Неприметная тропинка, петляющая между завалами строительного мусора, приводит их в низину, заросшую высокой травой. Здесь над ними ещё сияет солнце. Взглянув на него, девушки решительно направляются к зловещему месту. Пожилой каменщик, провожая их взглядом, замечает, как тень Девичьей Горы, двигаясь навстречу девушкам, тотчас накрывает их, как будто проглатывая две добровольные жертвы.

Ступив на Девичью Гору, Эмма и Готика словно попадают во мрак, настолько густыми оказываются кроны деревьев, нависшие над ними.

Склон горы в этом месте довольно крутой. Чтобы не соскользнуть вниз, им то и дело приходится хвататься за ветки кустарников. Метров через двадцать возле поваленного на землю граба они делают передышку. Мощные корни, выдернутые из земли, нависают над ними, как щупальца осьминога.