Дым и Дух - [8]

Рон закатил глаза.

Его добыча поджидала в углу, за толстым, обвисшим шнуром, предостерегавшим любопытных – «смотри, но не трогай». «Как мило», – ухмыльнулся Рон, перешагнул через шнур и вплотную подошел к проволочному манекену с неполным комплектом носконских доспехов. Проржавевший по краям нагрудник зиял дырами. Заржавеешь тут, если тысячу лет проведешь под возведенным над тобой городом. Первопроходцы-колинградцы даже не удосужились разгрести завалы носконского поселения и воздвигли свои строения прямо на руинах древнего города. Рон опустил руки. Что ж, спасибо им и за это.

И тут, как бы напоминая ему, что нужно пошевеливаться, его плечо пронзила острая боль.

Оторвавшись от созерцания лат, Рон поднял глаза к голове манекена и покоящейся на ней тиаре – венцу, обшитому золотою тесьмой и отделанному нефритом. В том месте, где венцу надлежало касаться лба, полыхал треугольный синий сапфир. Бесценный артефакт – и не потому, что волшебный, как амаринт, а потому, что старинный. Зачем артефакт понадобился его нанимателю, Рон не интересовался. Языком чесать – не его работа.

Его работа – совершать невозможное. Как ни крути, а порой Рон достигал невиданного мастерства в своей профессии.

Стащив с некоторым почтением тиару с манекена, Рон направился к ближайшему окну, отворил его и выбрался на сколотый карниз.

Внимательно повертел головой, проверяя, все ли спокойно, и легко, по-кошачьи, спрыгнул на землю. Треклятая кварцевая крошка предательски затрещала под ногами. Выпрямившись во весь свой немалый – метр восемьдесят – рост, Рон спрятал артефакт под полами куртки и был таков. Ушел он, правда, иным путем – перепрыгнул через соседний забор, пересек двор и юркнул на улицу.

«Да они сговорились тут, что ли, посыпать дорожки этой скрипучей крошкой!»

Засунув руки глубоко в карманы и склонив голову, Рон размашисто зашагал по переулку. И почти выбрался.

И тут путь ему перерезал свет фонаря.

– Эй, ты!

С северной оконечности квартала к нему на всех парусах несся полицейский в темно-алой форме. За ним по пятам неслись два его товарища. Итак, район, где обитают денежные мешки, патрулируют три полицейских. А в это время в дымовом кольце у какого-то бедолаги, возможно, тумаками и зуботычинами отбирают последний кусок хлеба!

Рон вскинул голову, улыбнулся. Мама уверяла, что у него чарующая улыбка. С ней, кстати, соглашалась уйма других хорошеньких женщин.

– Чем обязан? – Рон приставил козырек ладони к глазам, защищаясь от света назойливого фонаря.

– Странное время для прогулок, – хмыкнул полицейский, осматривая его с головы до ног. Взгляд его задержался на шикарном воротничке – фетише «золотой молодежи». – Ты здесь живешь?

– Ага, во-он там, – махнул рукой Рон.

– Кто-то запалил сигнальную лампу. Сказал, что увидел чью-то тень.

– Тень? Ночью? – Рон недоверчиво приподнял бровь, всем своим видом выражая ничем не прикрытое изумление. – Да я две дюжины теней насчитаю прямо сейчас, не сходя с места. И вы – одна из них.

Служитель порядка нахмурился и снова уставился на воротник Рона. Не вынимая руки из кармана, Рон схватился за амаринт. Если «алых» уболтать не удастся, придется задать стрекача. И тогда ему в спину нацелятся три пистолетных дула. Амаринт даст ему одну минуту форы. Рон скользнул взглядом за спину полицейского, оценивая его напарников. Ничего, прорвемся.

– Там – это где? – поинтересовался блюститель закона, опуская фонарь.

– Там – это где свет, – мотнул головой Рон в сторону двух освещенных домов.

– Ладно, ступай, – разочарованно протянул полицейский, словно Рон нанес ему смертную обиду, решив прогуляться на сон грядущий. – И лучше сиди по ночам дома, сынок. Нечего шлындать тут, время наше попусту тратить.

«Нечего груши тут околачивать и попусту тратить деньги налогоплательщиков, несясь по первому зову того, кто засветит красную лампу». Господи Боже, как же он ненавидит Колинград. Как же он ненавидит Господа Бога.

Благонравно кивнув полицейскому, Рон расслабленной походкой отправился восвояси.

Но лишь только свет полицейского фонаря поглотила тьма, он бросился во двор, приподнял крышку канализационного люка и нырнул в водосток.

3

«Огонь. Нужна».

Сэндис вздрогнула и проснулась. Кровь бешено стучала в висках, словно она слишком глубоко занырнула. Глаза горели. Дыхание перехватывало, и каждый вдох давался ей с неимоверным трудом. Протянув руку, она нащупала кувшин, перелила его содержимое в чашку и выпила все до последней капли.

Боль и напряжение потихоньку отпустили. Сэндис помассировала шею. Чуть слышно хрустнули позвонки. Коротко подстриженные, до подбородка, волосы упали ей на лицо. Желудок мучительно сжался. Пристально вглядываясь в темноту, которую прорезала лишь бледная, выглядывавшая из-под двери полоска света, Сэндис, успокаивая себя, пробормотала: «Не сегодня. Сегодня ты ему не нужна».

Невозможно привыкнуть к страданиям, причиняемым вселяющимся в тебя Духом. Сэндис, по крайней мере, привыкнуть не могла.

Она повалилась на кровать, прислушалась к дыханию вассалов и вдруг уловила сдавленный, но отчетливо прозвучавший в ночной тишине крик. Крик, эхом прокатившийся по коридору.