Дым и Дух - [11]

Может статься, она никогда больше их не увидит.

Зато у нее есть семья. Семья, живущая в этом городе. Сэндис не в силах помешать экспериментам Кайзена. Ее смирение не защитило Хита. Ее спасение – только в ее руках.

Стиснув зубы так, что чуть не сломала челюсть, Сэндис развернулась и прокралась в коридор. С каждым шагом она все больше удалялась от спальни и друзей-вассалов, безжалостно разрывая узы товарищества и братства, некогда связавшие их. Узы, скрепленные незаметным пожатием рук под столом, в темноте, когда Кайзен и его холуи не маячили поблизости. Узы, которые теперь трещали по швам – «хруп, хруп, хруп».

Она прошла мимо кабинета Кайзена – спокойно, хладнокровно и уверенно. «Выше голову. Прикинься, что идешь по делу. Представь, что рядом, положив на твое плечо руку, шествует Кайзен, великодушно разрешая тебе выйти за пределы узилища». Не останавливаясь, тихо и неприметно, держась тени, она шагала по коридору. «Хруп. Хруп». Стапс, еще один оккультник, привалившись массивной тушей к стене, лениво ковырял под ногтями. Его длинные волосы, перехваченные тесьмой, разметались по плечам. Сэндис даже не посмотрела на него. Прошла мимо с высоко поднятой головой, чувствуя его настороженный взгляд. Но Сэндис – идеальный вассал. Любимица Кайзена. И Стапс не осмелился остановить ее. Еще чего не хватало – совать голову в пасть льва-Кайзена. А вдруг он осерчает? «Хруп».

«Простите меня».

Она молилась за каждого встречного (по крайней мере, за тех, кого знала по имени). «Простите. Вы и ведать не ведаете, что вскоре на вас обрушится гнев Кайзена».

Теперь на лестницу, вверх. Открыть дверь. Пройти мимо группки играющих в карты стражников, мимо двух продажных девок, укрывшихся в нише, чтобы пересчитать деньги. Одна из них окликнула Сэндис, но товарка быстро схватила ее за руку и угрожающе зашипела. Их ошеломленные взгляды жгли спину Сэндис. Надо бы спрятать стигму прежде, чем покинуть логово. Если кто заподозрит, что она, пусть и невольно, принимала участие в ведовских обрядах, ее вздернут на виселице.

И хоть грех ее, золотом выгравированный на спине умелой рукой, был велик и ужасен, Целестиал сжалился над ней и распахнул двери к свободе, оставив лежать на полу возле прачечной чью-то позабытую куртку. По заплатам на локтях Сэндис определила ее владельца – Рависа, долговязого лакея Кайзена. Куртка была велика, но отлично скрывала то, что Сэндис так хотелось скрыть.

Громила-мордоворот, несущий стражу у входной двери, преградил ей путь. «Как же его имя? Марек?»

– Где Кайзен? – рыкнул он, косясь на куртку.

Сэндис, стараясь ничем не выдать глодавшего ее страха, вперила взгляд прямо в глаза мордоворота и прохрипела самое страшное, что только пришло на ум:

– Ирет грядет.

Если бы Марек хоть немного соображал в колдовстве, он бы понял, какую чушь порет Сэндис. Но его нанимали не за смекалку, а за тяжелые кулаки. Глаза его выкатились из орбит. Он затрясся от ужаса, отшатнулся от Сэндис, словно от ядовитой змеи, и вжался в стену. А затем, ежесекундно оглядываясь, отворил дверь.

В лицо Сэндис ударил холодный, пропахший дымом ночной воздух Дрезберга.

4

Ночь шла на убыль, а вместе с ней убывала и прыть Рона. Ему нравилось все делать быстро и ловко – комар носа не подточит. Завернув тиару в неописуемое рванье, он оставил ее в заранее обговоренном месте, где его уже ждала награда. Миг – и увесистая пачка банкнот перекочевала в карман его куртки. Не в тот, где лежал амаринт. Хмурое солнце неохотно вставало над горизонтом, почти неразличимым за покрытыми сажей и копотью стенами Дрезберга. Дом, милый дом манил и взывал, но, прежде чем вернуться в него, Рон решил заскочить в гости.

Мама наверняка уже проснулась; можно было и постучать, но Рон на всякий случай открыл дверь ее квартиры своим ключом.

Квартира была миленькой, хоть и простенькой, раза в два больше его собственной. По правую руку располагались жилые комнаты, а кухня с крошечной гостиной – потому что ни одна миленькая квартирка немыслима без гостиной – были по левую руку. Прямо у входной двери стоял небольшой книжный шкаф, пестревший иноязычными названиями корешков книг, купленных по баснословной цене. Затем, завиваясь полукругом, шли мамина комната, туалет и кладовка.

Оповещая о своем приходе, Рон с треском захлопнул дверь.

– Это ты, Рон? – послышался нежный, но строгий голос. – Надеюсь, что ты, а не коммивояжер-прилипала! Тот как начнет втюхивать свой товар – спасу нет!

– А если я начну втюхивать деньги? – рассмеялся Рон.

– Не мели вздор, Рон. Ты хоть сам понимаешь, какую околесицу несешь? Подожди минутку. Я одеваюсь.

Рон поддел ногой стул, стоявший возле обеденного стола, придвинул его к себе и с наслаждением плюхнулся на сиденье. Откинул на спинку голову, смежил веки. Дрема сковала его, серой дымкой затянув глаза. Может, не торопиться домой, а прикорнуть тут на кушетке? Денег на извозчика жалко, а по крышам он уже напрыгался на сегодня.

Через мгновение, причесывая волосы, из комнаты появилась мама. На ней были яркий, но дешевый хлопковый жакет и юбка.

– Собираешься на работу? – спросил Рон.

Три смены в неделю его мама работала на административную контору при Иннеркорде, где клевреты государственной власти трудились до седьмого пота над уложениями и актами. Мама Рона заполняла документы.